Дом № 7, корпус 1 по Гагаринскому переулку, в котором в 1930-х годах жила семья Плисецких, не сохранился. На его месте в 1997 году был построен новый шестиэтажный дом.
К сожалению, жильцы этого дома ответили отказом на нашу просьбу разрешить установить памятный знак на фасаде: председатель товарищества жильцов Александр Михайлович Елисеев передал нам через посредника, что не считает такую установку целесообразной, поскольку «кто-то может задаться вопросом, как это получилось, что раньше тут был другой дом, а теперь этот». Вот здесь - подробнее об этой печальной истории.
Заявку на установку таблички главе семейства, Михаилу Эммануиловичу Плисецкому, отцу легендарной балерины Майи Плисецкой, подал по просьбе дяди Майи Михайловны Аминадава (Александра) Мессерера, которому к тому моменту было 98 лет, один из его родственников. Сам Аминадав Мессерер скончался в 2015 году.
Михаил Эммануилович (Менделевич) Плисецкий родился в 1899 году в Гомеле. «Отец был уроженцем тихого яблоневого, пропыленного города Гомеля. Плисецкие берут истоки из тех щемящих душу негромкой красотой краев белорусских криниц», - писала много позже в своей автобиографии «Я, Майя Плисецкая» его дочь, великая танцовщица Майя Михайловна Плисецкая.
В 1918 году Михаил вступил в ряды Красной Армии и сражался на фронтах Гражданской войны в составе кавалерийской бригады. В 1919 году он стал членом РКП(б). «Как и все донкихоты той лихой годины, он исступленно верил в книжную затею – осчастливить все человечество, сделать его бессребреным и дружелюбным. В затею, абсурдность которой разумеет сегодня каждый юнец», - пишет в своей книге Майя Плисецкая.
После войны Михаил поступил в Экономический институт и успешно его окончил. Затем он работал в системе ВЦИКа, в наркоматах иностранных дел и внешней торговли.
В 1932 году Плисецкого назначили руководителем советской угольной концессии на острове Шпицберген. Параллельно Михаил Эммануилович занимал должность генерального консула СССР в Баренцбурге. К тому моменту он уже был женат - на актрисе немого кино Рахиль Мессерер, в семье росли двое детей – Майя (1925 г.р.) и Александр (1931 г.р.). Летом 1937 года (через три месяца после ареста Михаила Эммануиловича) родился сын Азарий.
Из воспоминаний Майи Михайловны: «Мы отправились на край света всей семьей. Отец, мать, я и восьмимесячный брат Александр. Первое, что я увидела, когда ледокол причаливал к пристани, – бесконечно длинную, совершенно отвесно поднимающуюся в гору деревянную лестницу. Лестница вела к стоявшему на вершине большому бело-голубому дому. Там жили норвежцы. Нам выделили помещение в доме советской колонии. Он располагался на самом краю поселка. Дальше сразу начинались горы».
Как пишет в своей книге Майя Плисецкая, летом 1935 года (по другой версии, это произошло в 1936 году) Михаила Эммануиловича срочно отозвали в Москву и назначили управляющим трестом «Арктикуголь».
«Отец был рассеян, серого цвета, весь погружен во что-то, чего я не знала. Мне не хочется сегодня изображать из себя вундеркинда, понимавшего, что происходит в моей каторжной стране. Этого не понимали и самые прозорливые из взрослых. <…> Спектакль разыгрывался по нотам. Нежданно вызвали. Но не для того, чтобы казнить. Напротив. Дали новую квартиру. Определили на солидную должность в управлении «Арктикугля». Выделили персональную машину. Черную «эмку». При ней завсегда аккуратно одетый, внимательный, очень внимательный шофер. Отметили в приказе наркома угольной промышленности. Но почему же так невесел отец? Какие предчувствия его одолевают?»
В конце 1936 года Плисецкого исключили из партии. «Машина с чистеньким шофером перестала приезжать за отцом по утрам. Отец отсиживался дома. Стал бриться от случая к случаю. Часами пролеживал на кровати. Не отвечал на вопросы. Ничего не ел. Весь осунулся, почернел. С работы его уволили. Телефон, ранее трезвонивший без умолку, особенно в ночи, замолк. Никто к нам больше не приходил. Отец стал зачумленным», – вспоминала позже Майя Михайловна.
30 апреля 1937 года Плисецкого арестовали и обвинили в шпионаже. Майя Михайловна была убеждена в том, что поводом для ареста и обвинений стала давняя дружба отца с Ричардом Витольдовичем Пикелем, писателем, литературным критиком. Пикель одно время занимал должность заведующего Секретариатом председателя исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьева, был заместителем председателя Главного репертуарного комитета, затем заместителем директора Камерного театра Тагирова. В 1920-х годах Пикель примкнул к «новой оппозиции», а в 1927 году был исключен из партии (позже был восстановлен). В 1934-1935 годах он работал на Шпицбергене директором учебного комбината.
Из воспоминаний Майи Плисецкой: «Отец всю жизнь дружил с Пикелем. И мать часто повторяла мне, что отец был верным в дружбе. Когда Пикель остался не у дел, без работы, в политической опале, отец взял старого друга в свою команду на Шпицберген заместителем. До Шпицбергена Пикель директорствовал в Камерном театре Таирова. Разгром, учиненный талантливому театру, был, выскажу свою мрачную догадку, связан и с политической родословной Пикеля. <…> Знал ли отец, предчувствовал, брала ли его жуть, отодвигал ли он обреченные мысли, что ценой верности в дружбе будет его жизнь? Брать Пикеля на Шпицберген было смертельным риском. Так все, увы, и произошло. Следующим рейсом, когда началась навигация, приплыли на «Красине» два персональных – для отца – сыщика-осведомителя. Те, кто снаряжал их, чувством юмора не обладали. Ибо фамилии их звучали, как в провинциальном водевиле. Рогожин и Рогожан. Потом их имена присутствовали в деле oтца в качестве карающих свидетелей. И я сама наткнулась на два этих имени во второй бумаге с реабилитацией М.Э. Плисецкого – «расстрелян по ложному доносу». Но это был уже 1989 год…»
16 июня 1936 года Пикеля арестовали по делу так называемого «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» («Первый московский процесс»). 24 августа 1936 года, как и все, кто проходил по этому делу, он был приговорен к расстрелу. По версии следствия, на Шпицберген он был отправлен руководством оппозиции, якобы готовившей осенью 1934 года покушение на Сергея Кирова.
В деле Пикеля сохранилось его «признание», и теперь можно представить себе, какими именно методами следствие добилось от заключенного таких показаний: «Я должен был играть роль незапятнанного члена партии. По личным директивам Зиновьева я должен был находиться в обстановке строгой законспирированности. Именно с этой целью перед убийством Кирова мне было предложено, под видом творческой литературной командировки, уехать на Шпицберген, так как было ясно, что независимо от исхода покушения на Кирова, произойдет сильный разгром нашего подполья. В этой связи огромное внимание уделялось необходимости сохранить часть руководящих кадров, которые способны были бы возродить организацию в случае ее провала» (цитируется по документу, выложенному на сайте «Истмат.инфо»).
Михаила Эммануиловича продержали в Лефортовской тюрьме восемь месяцев и в начале 1938 года приговорили к расстрелу. Его имя есть в расстрельных списках от 3 января 1938 года.
«Под неимоверно страшными пытками он “признался” в шпионаже, диверсиях, контрреволюционной деятельности, участии в троцкистской организации и подготовке террористических актов против руководителей партии и правительства», - свидетельствовал много позже ознакомившийся с архивным следственным делом дядя Майи Михайловны Аминадав Мессерер.
Двоюродный брат Майи Михайловны, Борис Мессерер в своей книге «Промельк Беллы» приводит текст абсурдного обвинительного заключения по делу Михаила Эммануиловича. Согласно изощренным фантазиям следователей, Плисецкий был арестован как «член германской шпионско-диверсионной организации, орудовавшей на советском угольном руднике на Шпицбергене, и как террорист, входивший в состав троцкистской террористической группы, созданной Пикелем. <…> В 1932 году на Шпицбергене Плисецкий был привлечен к шпионско-диверсионной работе германским подданным Бюркле. По заданию Бюркле Плисецкий участвовал в ряде диверсионно-вредительских актов. <…> В начале 1933 года вошел в состав террористической группы Пикеля, принимал участие в беседах о необходимости террора в отношении руководителей ВКП(б) и Правительства. Входил в состав антисоветской троцкистской террористическо-вредительской организации Главсевморпути. Разрабатывал вредительские планы, направленные на срыв угледобычи».
Приговор был приведен в исполнение 8 января 1938 года сразу же после суда, который длился всего 15 минут. Плисецкому было 39 лет.
В марте того же года арестовали Рахиль Мессерер-Плисецкую как жену «врага народа» и осудили на восемь лет лагерей. Младший сын Плисецких Азарий, которому было всего восемь месяцев, когда арестовали отца, попал с матерью в тюрьму, а потом – в ссылку.
«Рахиль с Азариком была одну неделю в Бутырской тюрьме. 4 апреля 1938 года их посадили в товарный вагон и направили в лагерь. На сортировочной станции Казанской железной дороги Рахили удалось выбросить в окно письмо-треугольник. Она увидела, что его подняла стрелочница. Треугольник без марки с адресом: Москва, ул. Дзержинского, д. 23, кв. 3, Мессереру М. Б. дошел до нас. Рахиль писала, что стоят на Сортировочной Казанской ж. д., поедут в казахстанский город Акмолинск. Я поехал на Сортировочную, долго ходил по бесконечному количеству путей, но ничего не нашел. Да и трудно было ожидать, что поезд будет стоять на сортировочной несколько дней. Дорога в Акмолинск длилась один месяц. К счастью, у Рахили не пропало молоко, и она кормила Азарика грудью» - пишет в своих воспоминаниях Аминадав Мессерер.
Майю забрала к себе сестра Рахили Суламифь (Мита), а Александра – брат Рахили Асаф. Так они смогли избежать участи оказаться в детском доме. Майя тогда не знала, что родители арестованы: Мита сказала ей, что отец был срочно отозван на Шпицберген, а затем к нему поехала и мать.
Позже каким-то чудом Мита и Асаф сумели добиться перевода Рахили из АЛЖИРа на вольное поселение в Чимкент под гласный надзор милиции. А весной 1941 года Рахиль с младшим сыном смогла вернуться в Москву.
Михаил Эммануилович Плисецкий был реабилитирован в 1956 году. Лишь в начале 1990-х родные Михаила Эммануиловича узнали правду о его аресте и расстреле.
Из книги воспоминаний младшего сына Азария Плисецкого «Жизнь в балете»: «Летом 2007 года в память об отце, которого никогда не видел, я совершил очень важное для себя путешествие. Я отправился на Шпицберген, о котором неоднократно слышал и от мамы, и от брата Алика, и от Майи. Норвежский архипелаг, где восемьдесят лет назад жил и работал отец, так часто возникал в их воспоминаниях, что мне казалось совершенно необходимым увидеть его своими глазами. <…> Когда вдалеке показался Баренцбург, у меня перехватило дыхание. Надпись “Миру – мир”, выложенная камнями на горе, возвышающейся над поселком, говорила о том, что я наконец прибыл на место, где с 1932 года отец руководил советской угольной концессией. Мы фактически встретились с папой, потому что в музее Баренцбурга я увидел его фотографии, его большой портрет в раме и даже шпицбергенские боны, заменявшие денежные купюры, с факсимильной подписью отца. Я передал в дар музею маленькую модель шахтерской лампочки, с которой играл в детстве. На ней выгравировано: “Михаилу Эммануиловичу Плисецкому за большевистское руководство от рабочих рудника Баренцбурга».
Последний адрес» надеется, что сможет установить табличку, если добрая воля владельцев и жителей дома и уважение к памяти репрессированных людей когда-нибудь возобладают над агрессией.
