В годы «Большого террора» из этого дома увели на расстрел шесть человек.
Григорий Лазаревич Островский родился в 1898 году в Кременчуге в семье портного и домохозяйки. Он был старшим ребенком в семье. После него появились на свет Яков, Елена, умершая в пятилетнем возрасте от скарлатины, и Михаил.
В 1914 году Григорий добровольцем отправился на фронт, через год был ранен и после госпиталя вернулся домой. Вступил в еврейскую социалистическую партию (БУНД), а после Февральской революции вместе с большевистски настроенной фракцией этой партии — в РСДРП.Не имея специальности (его образование ограничивалось тремя классами начальной школы), Григорий до Октябрьской революции был чернорабочим. В 1919 году он стал членом РКП(б), но в 1921 году во время чистки его обвинили в левом уклонизме и исключили из партии.
С начала 1918 года Григорий — активный участник Гражданской войны. Вот что вспоминал о нем его младший брат Михаил: «Гриша носил в то время черную бурку, довольно потрепанную, и кольт в деревянной кобуре. Он редко появлялся дома и быстро исчезал. С малолеткой — младшим братом — мало общался. Кременчуг в то время переходил из рук в руки. Когда белые входили в город, они начинали расправу над семьями тех, кто сражался на стороне красных или им сочувствовал. На улицах появлялись виселицы, раздавались залпы расстрелов. Достаточно было доноса. То там, то здесь устраивались еврейские погромы. Семья жила в вечном страхе. Многие соседи знали, что Гриша революционер, но никто не донес».
В 1919 году Григорий был членом президиума и секретарем Кременчугского Пролеткульта. Принимал участие в боях против банд атамана Григорьева в составе одного из коммунотрядов. В одном из боев он получил ранения и был контужен.
Затем были должности помощника инспектора Политуправления на Западном фронте, сотрудника ЧК Исправительно-трудового отдела Наркомата юстиции (ЧКТО) — он ездил по железным дорогам в специальном вагоне, ставшим его домом, ловил спекулянтов-мешочников. В мае 1920 года его перевели на Донбасс начальником особого отдела Донгубчека Укрсовтрудармии.В 1921 году Островский снова в Кременчуге, где работал заведующим Губполитпросветом, председателем Губревтрибунала, затем членом коллегии и начальником отдела Губчека, а с февраля 1925-го по 1930 год занимал руководящие должности в продовольственных управлениях и трестах Кременчуга и Харькова. В 1931-м он был назначен директором Укрсельстроя.
В ноябре 1932 года Островского пригласили в Москву в Наркомат Совхозов СССР на должность заместителя наркома и начальника Главного управления зерносовхозов.
Весной 1933 года Островский развелся (от первого брака у него были дочь и сын) и женился на студентке Московского электротехнического института инженеров транспорта Надежде Михайловне Колпаковой.
Супруги некоторое время жили в гостинице «Москва». Потом им предоставили квартиру в доме Правительства — «Доме на набережной». На одной лестничной площадке с ними жила семья заместителя наркома Совхозов РСФСР Михаила Герчикова, с которой они дружили.
В конце 1933 года Островский получил четырехкомнатную квартиру в только что отстроенном доме в Большом Козихинском переулке и дачу в Тарасовке. 6 марта 1934 года у них родился сын Михаил.
7 июля 1937 года Григорий Лазаревич Островский был арестован. Вот что пишет об этом его сын — по воспоминаниям матери: «В тот трагический день Островский нарушил традицию. Обычно он сначала завозил жену на работу, а потом ехал в Наркомат. В этот день он, как будто предчувствуя недоброе, отпустил машину в самом начале улицы Кирова (Мясницкой) и предложил пройтись пешком. Утро было солнечное, теплое. Он был весел, разговорчив, много (даже слишком) шутил, строил планы. Когда подошли к подъезду, он смотрел жене вслед, пока она не скрылась за дверью. Она немного постояла за дверью и выглянула. Он шел прочь. Руки за спиной. Поникший, с опущенной головой. В этот день его взяли на работе, прямо в кабинете.
Когда она вернулась домой, то не узнала квартиры. Был обыск. Все вверх дном. Все ящики выдвинуты, вещи разбросаны, бумаги и книги на полу. Пепельница полна окурков. По залому мундштуков папирос она поняла — курил он.
Вечером уполномоченный НКВД в присутствии понятых опечатал три комнаты: кабинет, спальню и гостиную. Оставлена была одна детская».
Островского обвинили в «участии в контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, подготовившей и осуществившей 1 декабря 1934 года злодейское убийство т. Кирова и подготовлявшей в дальнейшем (1934-1936 гг.) террористические акты против руководителей Партии и Советского Правительства». По утверждению следователя, Островский якобы являлся членом еще одной организации — «контрреволюционной троцкистской террористической вредительской организации, созданной в Наркомате совхозов СССР», более того, был ее руководителем и «проводил подрывную вредительскую работу по развалу совхозов».
«Протокол допроса, в котором мой отец «сознался» во всех своих смертных грехах, датирован 31 июля, а суд состоялся спустя почти четыре месяца — 23 ноября. Спрашивается, чего же они ждали столько времени? Ответ напрашивается сам собой. Островский оказался крепким орешком, и специалистам по так называемым методам физического воздействия пришлось основательно потрудиться, чтобы заставить его подписать задним числом несусветную чушь», — пишет его сын Михаил.
25 ноября 1937 года Островского приговорили к высшей мере наказания и расстреляли в тот же день. Ему было 39 лет.
Григорий Лазаревич Островский был реабилитирован в 1956 году «за отсутствием состава преступления». Тогда же семья получила ложное свидетельство о смерти, в котором значилось, что он умер 24 октября 1946 года по причине острого воспаления почек.
***
Его сын, Михаил Георгиевич Акопов (Надежда Михайловна Островская после восьмилетнего срока заключения в Карагандинском концентрационном лагере для членов семьи изменника родины вышла замуж за Георгия Александровича Акопова, который усыновил Михаила) по рассказам своей матери и некоторым сохранившимся документам написал об отце. Часть этого заметок мы использовали в биографической справке, приведенной выше, а часть — о судьбе Михаила и судьбе жены Островского — публикуем ниже:«После ареста мужа Надежда стала обивать пороги всевозможных учреждений и прежде всего приемной НКВД. Ее не принимали, ей грозили, ее предупреждали. Все напрасно. Она была молода, полна энергии, любила мужа и искала правду.
Ее давний друг, ответственный советский чиновник, работавший на Старой площади, Гигам Ильич Шахкомян уговаривал ее: «Надюша, давай я увезу тебя с Мишей на Кавказ, к моей маме. В дальний аул. Тебя там не найдут. Ты Грише все равно не поможешь, а себя погубишь». Но она твердила свое: «Гриша не враг, это ошибка. Как же я могу уехать? Ошибка разъяснится, он выйдет, а меня нет. Это же предательство! Слышать ничего не хочу. Никуда не поеду».
Гигам оказался прав. За ней пришли в начале ноября. Пришли ночью. Втроем — мужчина и женщина в офицерской форме НКВД и конвоир с ружьем. Понятыми были дворник и кто-то из домоуправления. Едва они показались на пороге, Надежда выхватила спящего ребенка из кроватки и, крепко прижав к себе, села на диван. Мужчина-офицер помоложе, женщина постарше. Он объявил, что гражданка Островская Надежда Михайловна подлежит аресту как член семьи изменника родины и предъявил ордер на арест и обыск. Женщина сказала: «За сына не беспокойтесь. Я специально пришла, чтобы забрать его в детприемник. Пока вы будете в заключении, он будет жить в детском доме. Дайте его мне». Мать еще крепче прижала сына к себе. «Нет, вам я его не отдам. Я отдам его своей матери. Она живет на Кузнецком Мосту. Позвоните ей и она приедет». «Нет, так не положено, да и времени у нас нет для ожидания». Офицер не выдержал: «Да чего ты с ней разговариваешь?» Он попытался силой разжать руки матери. Не вышло. Позвал на помощь дворника. Снова неудача. Ребенок отчаянно голосил, стиснутый железной хваткой. Она была на грани отчаяния, но сказала твердо ровным голосом: «Чтобы забрать ребенка, вам придется прежде убить меня». Наконец женщина-офицер отступила. «Хорошо — сказала она, звоните своей матери». Это была уловка. «Нет, позвоните сами К4-55-19». Пришлось звонить: «Гражданка Колпакова? Говорит уполномоченный сотрудник НКВД. Вам необходимо немедленно явиться на квартиру своей дочери. Не заставляйте нас долго ждать».
Не заставила. Приехала и забрала внука у дочери из рук в руки, а дочь забрали НКВДшники. Квартиру опечатали.
Арестованную Надежду Михайловну привезли в Бутырскую тюрьму и поставили во дворе в легком платье по щиколотку в снегу вместе с другими заключенными, арестованными той же ночью. Двор был полон людьми. Стояли до утра.
Утром заключенных распихали по камерам. Теснота и духота невообразимые. Лежали на голом полу. Повернуться с боку на бок можно было только всем вместе, одновременно — такая теснота. Ночами ее мучили галлюцинации. Она видела сынишку, который тянул к ней ручонки и звал: «мама», но не мог к ней приблизиться. Она поняла, что начинает сходить с ума. Чтобы отвлечься от навязчивых галлюцинаций, она оставляла на ночь кусочки пищи, которой их кормили, преодолевая желание съесть их. Ночью клала эти кусочки на ладонь, вытягивала руку, прижимая ее тыльной стороной к полу, ждала появления мыши. Несмотря на отвращение, старалась не шевелить пальцами, чтобы не спугнуть мышь, пока та не схватит наживку и не убежит с ней в свою норку.
На допросах следователь допытывался, с кем ее муж разговаривал по «вертушке», кто бывал в нашем доме, с кем он общался. На все вопросы она твердила одно: «Островский честный, преданный партии человек. Все, что он делал, он делал на пользу, а не во вред своей стране».
Ее приговорили к восьми годам заключения и направили в Карагандинский лагерь для членов семей изменников родины.
В лагерь заключенных везли долго. Сначала поездом в телячьих вагонах, потом то пешим этапом, а то на санях на гужевом транспорте по заснеженной степи. Когда останавливались для оправления естественных надобностей, конвоиры не разрешали закрывать дверь отхожего места, дабы во всякий момент видеть заключенную, чтобы она не сбежала.
Рядом с Надей ехала простая деревенская баба. На вопрос «За что тебя взяли?» она отвечала: «А за контру, милочка, за контру. Вишь ты в погребе у меня, где я хранила овощи, завелась какая-то контра. Очень, как мне объяснили, опасная. А я о ней прежде знать не знала и ведать не ведала. Бывалочи спускаюсь в погреб за бульбой али за огурцами и не пужаюсь. Да вот спасибо гражданин следователь мне разъяснил, что контра там была».
О том, где содержится ее дочь, Нина Ивановна узнала случайно, от бывшей жены Герчикова (сосед Островских по «Дому на набережной», расстрелянный в октябре 1937 года по обвинению в «участии в к.-р. террористической организации». — ред.) Люси, которая отбывала наказание в том же лагере. Ее осудили как члена семьи изменника родины, несмотря на то, что к моменту ареста она была уже с ним в разводе. Об освобождении Люси хлопотал ее отец профессор Лурье. Когда она уходила, заключенные кричали ей вслед: «Не оглядывайся». Такое поверье — не оглянешься, не вернешься.
В Москве Люся с большими предосторожностями сообщила Нине Ивановне, где ее дочь, строго предупредив о том, чтобы та ни в коем случае никому не открыла источник этой информации. Кроме того, о месте заключения своей дочери Нина Ивановна узнала от посыльного какого-то офицера охраны лагеря, который с сочувствием отнесся к молодой, красивой женщине и не смог отказать ей в ее просьбе. Это стало известно администрации лагеря. Офицер был наказан, понижен в должности и переведен в другое место службы. Не избежала наказания и Надежда. Ее поместили в барак уголовников. Воровки, проститутки, бандитки и прочий женский сброд набросились на нее, раздели догола и передрались при дележе ее вещей. Ей взамен дали грязное вшивое тряпье. Все нары в бараке были заняты. На лучшем месте на нарах сидела хорошо одетая страшная, как Баба-Яга, старуха и смотрела на все происходящее. Она, похоже, была тут главной. Старуха взяла Надю под свое покровительство: «Если кто эту девочку пальцем тронет, тот будет иметь дело со мной». Она велела вернуть ей все отобранные у нее вещи.В лагере Надя познакомилась с дочерью Орахелашвили. Каким-то образом ей передали записку ее отца из тюрьмы: «Я умру, но ты должна знать, что твой отец честный и преданный партии и т. Сталину большевик. Таким я уйду из жизни. Прощай. Папа». Записка была написана кровью на обрывке газеты «Правда».
В том же лагере отбывала наказание сестра балетмейстера Большого театра Асафа Мессерера Рахиль Михайловна Мессерер. В заключении она родила. Брат приехал и забрал ребенка, иначе он неминуемо погиб бы. Рахиль плакала, расставаясь с дочерью. (Речь идет о матери Майи Плисецкой Рахили Михайловне Мессерер-Плисецкой. В заключении она родила не дочь, а младшего сына, Азария – ред.)
В лагере Надежда познакомилась с заключенным братом Давида Ойстраха. Он рыл арыки в казахстанской степи и переписывался с Давидом. От него к Нине Ивановне на Кузнецкий мост приходил человек, который смог кое-что рассказать ей о ее дочери.По отбытии срока заключения Надежда Михайловна получила справку от начальника Управления Карлага НКВД об освобождении с ограничениями, из которых в наибольшей мере ее тяготил запрет на посещение Москвы, где жили ее мать и сын.
Эти ограничения были сняты вместе со снятием судимости 20 июня 1955 года, а 2 июня 1956 года Военной Коллегией Верховного Суда СССР было прекращено дело по обвинению Островской Н.М. за отсутствием состава преступления».
| Архивные фотографии и документы следственного дела* | Церемония установки таблички «Последнего адреса» (фото, видео) |
Фото: Мария Олендская
| *** |
| База данных «Мемориала» содержит сведения еще о пятерых репрессированных, проживавших в этом доме. Если кто-то из наших читателей хотел бы стать инициатором установки мемориального знака кому-либо из этих репрессированных, необходимо прислать в «Последний адрес» соответствующую заявку. Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте. |