Москва, Лаврушинский переулок, 17/19
На карте На карте

| 10 ноября 2019

В 1935 году в старинном уголке Замоскворечья был выделен участок для строительства жилого дома для членов недавно с большой помпой учрежденного Союза советских писателей. Инициатором этого строительства, как и всего, что происходило в стране, был Сталин. Его давно уже привлекала идея объединить творческих работников, писателей, в частности, «под одной крышей», что позволило бы их лучше контролировать и держать в узде. В Москве к тому времени уже существовало несколько писательских «гнезд»: дом в Нащокинском переулке, квартиры в знаменитом Доме Герцена на Тверском бульваре, но вмещали они лишь небольшое число представителей литературного цеха. Да и условия жизни в этих домах были весьма скромны: «…халтурные стены московского злого жилья…» - так говорит Мандельштам о своей к квартире в Нащокинском переулке.

Теперь же речь шла о возведении подлинно капитального роскошного здания, где квартиры предполагалось оборудовать по последнему слову бытовой техники. После выделения земли на углу Лаврушинского переулка и Ордынского тупика, рядом с каменными палатами ХVII века, по проекту архитектора Ивана Николаева началось строительство, которое велось в ударных темпах, и уже в начале 1937 года первые жильцы начали въезжать в новые творческие апартаменты.

Писатели приобретали квартиры не бесплатно, и стоимость жилья в этом доме была довольно высока. Кроме того, не всем желающим предоставлялось право получить здесь квартиру, так что многим это не удалось. Одним из «неудачников» стал и Михаил Булгаков - квартиры в Лаврушинском ему не досталось, но кто знает, получи он ее, смогли бы мы прочесть блистательную сцену погрома, который учинила Маргарита Николаевна в квартире критика Латунского в доме Драмлита.

Надежда Яковлевна Мандельштам в своих «Воспоминаниях» саркастически рассказывает о том, как, вернувшись из ссылки, они с Осипом Эмильевичем «нанесли визит» Валентину Катаеву, только что с комфортом расположившемуся в новой квартире с «новой женой и новой мебелью». Но в квартире Виктора Шкловского нищие скитальцы Мандельштамы, а после гибели Осипа Эмильевича и одна Надежда Яковлевна, всегда находили гостеприимный приют.

Некоторым писателям, например, Павлу Васильеву, получившим здесь квартиры, но попавшим под каток Большого террора, въехать в Дом писателей было не суждено.

Других – трем из них мы сегодня установили памятные знаки – именно отсюда, хотя и в разные годы, увели, на смерть.


Польский поэт и переводчик Станислав Рышард Станде родился в 1897 году в Варшаве. Его жизнь, трагически оборвавшаяся, с трагедии и началась. В 1905 году во время революционной демонстрации на Театральной площади Варшавы погибла от рук полиции его мать Генрика, сам Станислав получил удар лошадиным копытом в лицо, и шрам от удара сохранился у него на всю жизнь. Отец Станислава, Эммануил Станде, узнав о гибели жены, умер от сердечного приступа, и мальчика взял на попечение дальний родственник Игнаций Кауфман, торговый агент, живший в Кракове.

В 1916 году Станислав Станде окончил краковскую гимназию св. Яцека и поступил на философский факультет Ягелонского университета. Учась в университете, он занимался философией и полонистикой.

В те же годы Станислав пробует силы в литературе и одновременно начинает свою политическую работу, становясь активным участником рабочего движения Польши. Видимо, оба его призвания – литературное и политическое – неразрывно связаны с трагедией, пережитой в детстве. Недаром свою лучшую, по мнению большинства критиков и исследователей, поэму, написанную в 1937 году и названную вслед за Пушкиным «Медным всадником», он посвятил той давней демонстрации, своим детским впечатлениям от нее и своему историко-политическому пониманию этих событий. Вот как звучит одна из строф поэмы:

С тех пор я преисполнен ненависти.
Помню страшное цоканье копыт
И лицо матери, вдавленное в мостовую,
И кровавый поток Театральной площади...

Целина Будзыньская, близкая знакомая Станислава Станде и вдова расстрелянного в 1937 году Станислав Будзыньского - польского социал-демократа, затем коммуниста, участника октябрьской революции и Гражданской войны, журналиста, профессора Международной ленинской школы в Москве - в своих воспоминаниях о поэте рассказывает:

«Первые его произведения появились в 1920 году в познаньском журнале «Zdrój» (Родник), а в 1921 году он издал во Львове сборник стихов «Młoty(Молот). Эти ранние произведения свидетельствовали о несомненном поэтическом таланте автора, хотя в них заметно было влияние поэзии «Молодой Польши», которое выражалось в чрезмерной экзальтации, утонченных образах, многословии. В этих стихах чувствуется беспокойство поколения, молодость которого совпала с Первой мировой войной, поколения, которое на пороге своей жизни спрашивало себя: «Что же дальше?» Теперь эти стихи кажутся слишком риторичными. Однако они, видимо, содержали в себе какой-то взрывчатый материал, бунтарскую искру, потому что за чтение этих стихов их автор в 1922 году был арестован». (Литературное наследство, том 81, стр. 436-41). 

В 1919 году Станде вступил в Коммунистическую рабочую партию Польши (КРПП), позже переименованную в Коммунистическую партию Польши (КПП). Он наладил сотрудничество с легальными леворадикальными культурными журналами: «Рабочей культурой» и «Новой Культурой». В 1925 году он познакомился с поэтом Владиславом Броневским, и они организовали полулегальный Варшавский рабочий театр, действовавший до 1931 года.

В середине 1920-х годов Станде становится членом Международного бюро революционной литературы (МБРЛ), позднее преобразованного в Международную организацию революционных писателей (МОРП).

Станде с дочерью Ольгой, 1930 г.

Летом 1927 году Станде нелегально приезжает в Советский Союз как делегат проходившего в Москве съезда Компартии Польши. В ноябре того же года он принял участие в Международной конференции пролетарских писателей, выступив с докладом о польской «пролетарско-революционной» литературе. На этой конференции было принято решение об издании центрального органа МБРЛ – журнала «Вестник иностранной литературы», в редколлегию которого вошел и Станде. В годы издания «Вестника» он еще оставался в Польше, ведя нелегальную партийную работу. В 1931 году под угрозой ареста и тюрьмы он был вынужден эмигрировать в СССР.

Несомненно, что образцом в выборе художественной стратегии, места поэта в обществе был для Станде Владимир Маяковский и заявленная им позиция «агитатора, горлана, главаря». Известие о самоубийстве Маяковского стало для польского поэта тяжелым ударом.

Живя в Советском Союзе, Станислав Станде, продолжал сотрудничество с МОРП, опубликовал несколько сборников стихов на польском и многочисленные переводы русской классической поэзии. В переводах на русский язык его стихи почти не издавались, поэтому мало известны русскому читателю.

В 1934 году Станде участвовал в Первом съезде Союза писателей, с 1933 года он работал редактором журнала «Интернациональная литература», который был сначала органом МОРП, а затем, с 1934 года, Союза советских писателей.

Мария Гринберг

Станислав Станде был трижды женат, первым браком на Зофии Лилиен, с которой прожил до 1926 года. В 1922 году у них родилась дочь Ольга. В 1927 году Станислав женился на Зофии Варской, дочери польского политика и революционера, одного из соучредителей Компартии Польши Адольфа Варского-Варшавского (1868-1937). Приехав в Москву, Станде с женой и ее сыном поселился в квартире тестя в знаменитом Доме Правительства. В 1935 году Станде познакомился с талантливой и известной пианисткой Марией Гринберг (1908-1978), между ними вспыхнула любовь, и они вскоре поженились. В 1937 году родилась дочь Марии и Станислава Ника. Тогда же семья въехала в только что построенный писательский дом в Лаврушинском переулке.

Но прожить в этом доме Станиславу Станде суждено было недолго. Его гибель была предопределена, во-первых, арестом бывшего тестя Адольфа Варского, который был схвачен по традиционному для выходцев из Польши обвинению в принадлежности ПОВ (Польской организации войсковой), давно не существовавшей, но превращенной НКВД в мнимое гнездо шпионажа и диверсий. 

Варский был расстрелян 21 августа 1937 года, а за десять дней до этого был издан секретный приказ, положивший начало так называемой «польской операции» НКВД, унесшей жизни более ста тысяч поляков и выходцев из Польши. Этот приказ стал второй и главной причиной гибели Станислава Станде.

9 сентября 1937 года он был арестован, а 1 ноября того же года приговорен Военной коллегией Верховного суда к смертной казни и расстрелян в тот же день.

Жена и дочь Станислава, к счастью, избежали ареста, но Мария Гринберг, выдающийся музыкант, была лишена возможности работать и выступать с концертами и вынуждена была нелегально подрабатывать в качестве аккомпаниатора. Только после смерти Сталина и реабилитации Станислава Станде в 1955 году ей мало-помалу разрешили вновь преподавать и концертировать, в том числе и за рубежом, где она имела особый успех.

Фотографии и архивные документы Станислава Станде

***

Когда в конце 1950-начале 1960-х годов происходило возвращение в литературу имен и произведений писателей, погибших в эпоху Большого террора, одной из таких «возвращенных» книг стала повесть Виктора Кина «По ту сторону». В этой повести послевоенные читатели неожиданно обнаружили черты, сближавшие ее с тем, что называлось «молодежной» прозой того времени.

Характеры героев, манера речи, юмор и даже в некоторой степени отношение к жизни в книге, посвященной событиям революции и Гражданской войны, оказались в чем-то родственными тому, что в эти годы публиковалось, взахлеб читалось и бурно обсуждалось в Советском Союзе. «В романе «По ту сторону» есть удивительное свойство: по своей лексике он кажется написанным не 37 лет назад, а вчера. Представьте, что вы читаете его в первый раз, и вам почудится, что он недавно был напечатан в журнале «Юность»: его герои острят и «треплются», как герои повестей нашей молодой литературы, как современные студенты, геологи или физики…». Так писал в воспоминаниях о Викторе Кине, опубликованных в 1965 году в «Новом мире», замечательный драматург, сценарист и мемуарист А.К. Гладков. Из его воспоминаний мы узнаем, что Максим Горький, с которым Кин встречался на Капри, назвал его юмор «англосаксонским». Действительно, революционная тематика главной книги Кина не мешает ей отчасти продолжать традиции авантюрно-приключенческой литературы – Марком Твеном, Робертом Стивенсоном, Джеком Лондоном, Густавом Эмаром зачитывались подростки поколения Кина. Но в реальной судьбе Виктора Кина литературная романтика очень рано оказалась вытесненной иной романтической стихией.

Виктор Павлович Суровикин (Кин) родился в 1903 году в Борисоглебске в семье железнодорожного машиниста. Писать он начал, еще учась в гимназии: для своего рукописного журнала «Бедлам» сочинял эпиграммы, статьи и фельетоны.

В короткой автобиографии Кин пишет: «Интересное в моей жизни начинается с 1918 года, когда я с группой товарищей организовал в г. Борисоглебске ячейку комсомола». Летом 1920 года он добровольно отправился на польский фронт (об этом Кин рассказывает в опубликованном много позже очерке «Мой отъезд на польский фронт»). Вернувшись в Борисоглебск, Кин участвовал в подавлении восстания Антонова. Тогда же он стал членом РКП(б), и в конце 1921 года был послан для подпольной партийной работы на Дальний Восток. Вот еще одна дневниковая запись, сделанная в Никольске-Уссурийском в 1922 году: «Никогда, кажется, мои мечты не оправдывались в такой полноте и близости, как сейчас. Соблазнительные образы подпольной работы буквально не давали мне покоя». Еще одна запись: «Я учусь лучшему и большему, что может дать мне современность – революции». В этих записях узнаваемо и живо звучат голоса будущих героев написанной на материале дальневосточных событий повести «По ту сторону»: Матвеева и Безайса.

Из Владивостока Кин также по партийному заданию перебрался в Екатеринбург, где началась его журналистская работа. Здесь он познакомился со своей будущей женой Цецилией Исааковной, впоследствии известной переводчицей с итальянского, литературоведом и критиком.

В 1924 году Виктор Кин приехал в Москву. Он писал фельетоны и статьи для «Правды», где познакомился и подружился с М.И. Ульяновой, и «Комсомольской правды». В Москве у Цецилии и Виктора родился сын Лева. В 1928-30 годах Кин учился на литературном отделении Института красной профессуры. В это время Кин сошелся со многими литераторами, впоследствии ставшими жертвами репрессий. Он вошел в состав группы Литературный фронт (Литфронт), формально входившей в состав Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), но на самом деле во многом противопоставлявшей себя этому наиболее влиятельному в те годы и в директивном тоне управлявшему литературой объединению. Литературные и внелитературные знакомства Кина, в частности, его дружба с расстрелянным в 1937 году комдивом Д.А. Шмидтом, несомненно, послужили одной из причин ареста и гибели писателя.

Повесть «По ту сторону» была написана в 1928 году, необычайно тепло встречена читателями и принесла автору широкую известность. На малой сцене МХТ с успехом шла сделанная молодым драматургом Сергеем Карташевым инсценировка повести. В эти годы Кин продолжал активную журналистскую деятельность. В марте 1930 года он во главе целой журналистской делегации отправился следить за ходом коллективизации на Кубани. Предполагалось, что вместе с бригадой в эту поездку отправится и Владимир Маяковский. В сохранившемся письме к поэту, которого он почти боготворил, Кин уговаривает Маяковского обязательно присоединиться к журналистской бригаде. Он даже намекает, что впечатления от поездки смогут развеять тягостное настроение поэта, о котором Кин, вероятно, знал. Маяковский на Кубань не поехал и 14 апреля застрелился в своей комнатенке-лодочке на Лубянке. Мемуаристы рассказывают, что Кин тяжко и болезненно пережил смерть любимого поэта.

В июне 1931 года Виктор Кин как корреспондент ТАСС отправился в Рим. В сентябре 1933 года его перевели в Париж. Цецилию, хорошо знавшую иностранные языки, пригласили работать референтом в корпункте ТАСС и в советском консульстве. Здесь завязались новые знакомства – Илья Эренбург, Илья Ильф и Евгений Петров, Максим Литвинов.

Спустя три года семья вместе с сыном вернулась в Москву. Виктор Кин возглавил редакцию современной литературы в Гослитиздате, затем – редакцию газеты «Журналь де Моску». Цецилия работала референтом по Италии и Испании в Наркомате иностранных дел. Писательскую работу Виктор Кин не оставлял: в эти годы он пишет роман «Лилль», посвященный событиям Первой мировой войны, и повесть о том, как развивается судьба оставшегося в живых героя «По ту сторону» Безайса. В работе над романом Кин продвинулся далеко, а повесть была только начата, но очевидно, что она носит отчетливо автобиографический характер. Некоторые черновики и рукописи были изъяты во время ареста и пропали, но довольно многое из написанного Кином, к счастью, сохранилось и было опубликовано после его реабилитации.

Вернувшись в Москву, семья Кинов поселилась в писательском доме в Лаврушинском переулке. Здесь 2 ноября 1937 писатель был арестован. В предъявленном ему обвинении в участии в контрреволюционной террористической организации сошлись многие события и приметы его судьбы: работа на Дальнем Востоке, жизнь в Европе, дружба со многими уже арестованными людьми и с теми, кому арест еще предстоял, наконец, просто независимость его характера и смелость суждений.

21 апреля 1938 года Виктор Павлович Кин по приговору Военной коллегии Верховного суда был расстрелян.

Цецилия Кин

В начале 1938 года была арестована и его жена Цецилия Кин. Сын Лева остался на попечении домработницы, которую Цецилия умолила присматривать за мальчиком. В начале войны он, не достигнув еще призывного возраста, ушел добровольцем на фронт и погиб в 1942 году.

Цецилия Кин провела в заключении и ссылке 17 лет. Освободившись, она первым делом стала хлопотать о реабилитации мужа и добилась этого в 1955 году. В первые годы после освобождения ей жилось трудно, некоторое время она даже работала дворником. Потом стала секретарем Самуила Маршака, а впоследствии работала в журналах «Иностранная литература» и «Новый Мир», стала известным во всем мире специалистом по итальянской культуре и литературе, автором множества статей, переводов и нескольких книг, лауреатом престижной итальянской премии «Гринцано Кавур». Написала она и книгу воспоминаний о муже, о людях, с которыми дружила, о своей судьбе и своем времени. Цецилия Исааковна Кин умерла в 1992 году.


Давид Рафаилович Бергельсон родился в 1884 году в местечке Охримово Липовецкого уезда Киевской губернии (ныне – Сарны Монастырищенского района Черкасской области Украины). Семья была вполне состоятельной: отец Давида, Рафаил Бергельсон, крупный зерноторговец, рано умер, и мальчик воспитывался в семье матери. В детстве, кроме традиционного религиозного образования, он получил и основы светского, рано пристрастился к чтению, в том числе и на русском языке.

С ранней юности Давид Бергельсон пробовал свои силы в литературе: писал на идиш и на русском. Его первая повесть «Вокруг вокзала» была опубликована в Варшаве в 1909 году. За ней последовали рассказ «Глухой» (1910) и повесть «После всего», напечатанная в 1913 году и имевшая большой успех. В ранних сочинениях писателя звучит характерное для литературы того времени внимание к темным сторонам жизни, сочувствие к страданиям и унижениям слабого маленького человека и осуждение равнодушия, черствости и жестокости мира. В то же время писательская манера Бергельсона с самого начала выделила его на фоне современной литературы на идиш. Выразительность языка, психологическая наблюдательность, своеобразие повествовательных приемов заставила обратить на него внимание читателей и критиков. В прозе Бергельсона отчетливо проявляется влияние не только старших современников, писавших на идиш, и русской литературы, но и таких писателей, как Гюстав Флобер, Эмиль Золя, Ги де Мопассан. Критики, в частности много писавший о Бергельсоне Исаак Нусинов, называли его создателем импрессионистской традиции в прозе на идиш.

В предреволюционные и первые после революции годы Давид Бергельсон жил в Киеве. Здесь он активно включился в еврейскую культурную жизнь. Он стал одним из создателей Культур-Лиги, объединения еврейских художников, писателей, режиссеров и издателей, возникшего в Киеве в начале 1918 года и имевшего отделения во многих городах России и Украины. Под его редакцией и с его участием было опубликовано несколько литературных сборников прозаиков и поэтов, входивших в лигу.

В 1921 году Давид Бергельсон, как и многие его коллеги по Культур-Лиге, уехал в Берлин, ставший в эти годы центром русской эмиграции, средоточием культурной и литературной жизни. Жили тогда в Берлине и многие еврейские писатели. Бергельсон публиковался в многочисленных изданиях на идиш, выходивших в Берлине, много писал для нью-йоркской газеты «Форвертс».

Эдуард Гетманский, исследователь истории советской литературы на идиш, пишет: «Интересен тот факт, что многие писатели на идиш в начале 1920-х годов покинули Советский Союз, но неожиданно многие из них через несколько лет вернулись обратно. Они были привлечены ростом в СССР сети издательств, учебных заведений и научных центров на идиш, что вселяло надежды на стимулирование советским правительством развития еврейской культуры, в частности и литературы на идиш. Но как бы власть ни заигрывала с еврейскими литераторами, в их произведениях часто звучала глубокая тревога за настоящее и будущее евреев при новом строе. Время показало, что их тревоги были не напрасными».

Под влиянием этих надежд непростое решение вернуться в Советский Союз принимает и Давид Бергельсон. В 1925 году он стал издавать в Берлине журнал «Ин шпан» («В упряжке»), в котором призывал еврейскую творческую интеллигенцию служить революции. В 1926 году, посетив СССР, он заявил, что считает себя советским писателем, но еще несколько лет, до конца 1920-х годов жил за границей.

Давид Бергельсон с сыном

Процесс переезда Бергельсона в СССР проходил в несколько этапов. Еще до возвращения он написал вполне отвечающие духу советской литературы роман о Гражданской войне «Мера строгости» (1926–27) и сборник рассказов «Бурные дни» (1927). Он пропагандировал успехи советской власти в социалистическом переустройстве жизни и призывал своих соплеменников к активному участию в строительстве нового мира. Важнейшим для всех представителей еврейской культуры событием стало создание на Дальнем Востоке еврейской автономии, внушавшее надежды на обретение еврейским народом нового пути национального и культурного развития. Среди многих деятелей еврейской культуры, увлекшихся идеей еврейской автономии, был и Давид Бергельсон. Впервые он приехал в Биробиджан в 1932 году и после этого написал книгу очерков и рассказов «Биробиджанцы». Пафос этих сочинений оправдан желанием поддержать какую-то надежду на создание если не еврейского государства, то хотя бы уголка на земле, где евреи могли бы жить как свободный и равноправный народ. Но тяжелейшие природные и бытовые условия этой «земли обетованной» сильно затормозили процесс развития еврейской автономии: поток переселенцев снизился, и в течение нескольких лет из приехавших в Биробиджан энтузиастов осталось меньше половины. Тем не менее, Бергельсон приехал в Биробиджан еще раз – в 1934 году – и даже объявил, что намерен здесь поселиться, организовал в городе литературную студию. Встретили его восторженно, было принято даже решение построить для писателя дом, но он недолго пробыл в Биробиджане и вскоре вернулся в Москву. Как известно, Биробиджанский проект был осуществлен советским руководством как альтернатива другому, более раннему, проекту еврейской автономии в Крыму, но Крымский проект продолжал оставаться для многих деятелей еврейской культуры неосуществленной мечтой.

После окончательного переезда в Москву Бергельсон пишет книгу «Шаг за шагом», посвященную жизни евреев в СССР, и роман «У Днепра», ставший первым в еврейской литературе образцом историко-революционной эпопеи на материале событий 1905 года последующих лет.

В 1937 году семья писателя поселилась в писательском доме в Лаврушинском переулке.

Превращение Бергельсона в образцовый пример «советского писателя» объяснялось не только необходимостью встраиваться в новую действительность, приспосабливаться политическим и идеологическим требованиям власти, но и давлением писательской среды. Как пишет цитировавшийся выше Эдуард Гетманский: «…наступила эра «пролетарских» писателей, чья литературная деятельность была связана с революцией и большевистской идеологией. Они почувствовали себя олицетворением советского режима в литературе на идиш и к вернувшимся из эмиграции литераторам относились враждебно, как к «попутчикам» и «идеологически неустойчивым элементам». Они внесли раздор в лагерь идишистских литераторов, их стали обвинять в «еврейской национальной ограниченности», требовать воспевание строительства социализма и создавать положительные образы партийных работников и «классово-сознательных» рабочих, клеймить «классовых врагов» молодого социалистического государства». 

Все это и стало причиной столь крутой перемены в художественной манере писателя. Но перемены эти были навязаны извне и не отражали его творческой сущности.

Давид Бергельсон
(с сайта Еврейской энциколпедии)

В отличие от молодых писателей и просто молодых людей, вошедших в жизнь вместе с революцией, Давид Бергельсон и писатели его поколения не был полностью поглощен пафосом кардинального переустройства жизни, коренного изменения миропорядка. Все его личные и творческие помыслы были связаны с судьбой своего народа, с поисками бытийной стратегии, которая позволила бы евреям всего мира, сохраняя свою самобытность, культуру и традиции равноправно войти в сообщество других народов. Для Бергельсона главным условием сохранности и благополучия его народа было сохранение языка, на котором этот народ говорил и на котором он, Давид Бергельсон, писал свои романы, повести рассказы, пьесы. «…Суть моего национализма, – говорил он на суде, приговорившем его к смерти, – состояла в том, что я был чрезвычайно привязан к еврейскому языку. <…> Я знаю, что мне предстоит недолгая жизнь, но я люблю его (мой язык), как сын, любящий мать».

Вскоре после начала войны СССР с Германией возникла идея создания нескольких общественных организаций, призванных помочь Советскому Союзу одержать победу в этой войне. Одной из таких организаций был Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), куда вошли общественные деятели, политики, ученые, врачи и деятели. Председателем комитета стал Соломон Михоэлс, а Давид Бергельсон вошел в президиум комитета. В эти годы писатель продолжает литературную работу, его проза военного времени вошла в сборник «Новые рассказы». В этой книге, по обстоятельствам трагического времени обретшей новые высокие темы и освободившейся от жесткого идеологического диктата, проза Бергельсона возвращается к своим прежним ярким и выразительным чертам.

После окончания войны в СССР по инициативе Сталина начинает разворачиваться широкая антисемитская кампания. Невообразимая абсурдность преследования евреев в стране, только что победившей (при самом активном и героическом участии этих евреев) фашистскую Германию, сочетается с коварством и лицемерием, превосходящим гитлеровский план «окончательного решения» еврейского вопроса.

Осуществление сталинского плана расправы над советскими евреями началось с убийства Соломона Михоэлса - художественного руководителя и ведущего актера Государственного еврейского театра (Госет) и председателя ЕАК. Михоэлс был убит в Минске 12 января 1948 года, а за несколько дней до этого – 8 января – он в своем театре в Москве репетировал пьесу «Принц Реубейни», написанную Давидом Бергельсоном по мотивам романа Макса Брода «Реубейни, князь иудейский».

После смерти Михоэлса начинается массированная атака на еврейскую культуру: закрыт Госет, уничтожены центры по изучению еврейской культуры, прекратили существование многие издания на идиш. Наконец, 20 ноября 1948 года вышло постановление о роспуске ЕАК, а вслед за тем большинство членов президиума комитета, многие его члены и сотрудники были арестованы.

23 января 1949 года. Пятилетняя внучка писателя Марина запомнила ночной арест деда и многое написала об этом дне и дальнейшей судьбе семьи.

«Январской ночью в нарушение строгого распорядка моей хорошо отрегулированной жизни меня разбудила мама (папы не было, он работал по ночам). Горел свет. Снаружи было темно и холодно – шторы не были задернуты, вопреки обыкновению, и с запотевших окон текло на подоконник над раскаленным московским радиатором. Стоял грохот, топот, стук, затем моя бабушка Циля вошла и, не глядя на меня, подошла к огромному белому шкафу, где хранилось белье. Два молодых человека в кожаных пальто вошли следом. Они что-то взяли с полки, и тогда она сказала, ломая руки: «Пожалуйста, пожалуйста, возьмите теплое белье». Они вышли, и появился дед. Он подошел к моей кроватке, глядя только на меня, поцеловал и сказал: "Спокойной ночи”. Мы смотрели друг на друга долго-долго, пока стоящий за ним человек со склизким лицом не сказал: “Пошли”. Дед повернулся и ушел, дверь в нашу спальню закрылась. В нашей комнате начался обыск, меня унесли в другую комнату, где я лежала, завернутая в одеяло на диване, вокруг летал пух, а у стола сидела и тихо плакала бабушка. Утром, когда я встала, – я обычно приходила к нему в кабинет сказать “доброе утро” и мы вместе шли завтракать в столовую, где они пили кофе, а я свой чай с молоком, – я подошла к его кабинету, но он был закрыт, и на ручке висела коричневая блямба. Оказалось, половина нашей квартиры опечатана. Я спросила маму, что происходит и почему. Она сказала, что лопнула батарея, залило комнаты, поэтому их закрыли». 

«Вы показали, что в целях пропагандирования идеи создания еврейской республики Бергельсон написал пьесу «Принц Реубейни», – спрашивал следователь поэта Давида Гофштейна, также, как Бергельсон, арестованного по делу ЕАК. Не важно, что отвечал истерзанный пытками 60-летний поэт, важно то, с какой звериной чуткостью примитивное сознание сталинских инквизиторов находило точки для нанесения «разоблачительных» ударов. Действительно, замысел этого спектакля возник еще в 1944 году, тогда же, когда Михоэлс безуспешно обращался к Сталину с идеей создания еврейской автономии в Крыму. В конце войны авторитет Михоэлса, ЕАК и всех его членов был необычайно высок, деятельность комитета позволила Советскому Союзу получить в годы войны колоссальную материальную и моральную поддержку во многих странах. Тогда-то и явилась имевшая трагические последствия мысль снова просить Сталина создать новую еврейскую автономию в благодатном Крыму.

Более трех с половиной лет Бергельсон и его товарищи по несчастью находились в тюрьме, где следователи с неописуемой жестокостью добивались от них показаний и признаний в антисоветской, шпионской, националистической деятельности. Однако на суде, состоявшемся летом 1952 года, большинство подсудимых от своих показаний отказались. Сталинский план проведения показательного суда над евреями-предателями провалился, что не спасло большинство подсудимых, и Давида Бергельсона в их числе, от смертного приговора, вынесенного 18 июля 1952 года.

12 августа 1952 года все приговоренные были расстреляны.

После гибели писателя его жена Циля Львовна Бергельсон и сын биохимик Лев Давидович Бергельсон с женой и дочерью были репрессированы и отправлены в ссылку. Вернулись они только после реабилитации всех расстрелянных членов ЕАК, состоявшейся в 1955 тайно, без публичного оповещения.

Церемония установки памятной таблички "Последнего адреса": фото,
видео
1 - Станислав Рышард Станде,  видео 2 - о С.З.Станде рассказывает Ольга Никулина
видео 3 - Виктор Павлович Суровикин (Кин)
видео 4 - Давид Рафаилович Бергельсон, видео 5 - Воспоминания Марины и Любови Бергельсон,
видео 6 - рассказ Миры Бергельсон и установка табличек
видео 7 - выступление Елены Жемковой


Фото: Ольга Калашникова



Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.