​Спрашивает мальчик: почему? Михаил Эдельштейн о борьбе дилетантов с памятью о жертве​

| Вот так TV | Михаил Эдельштейн | 06 декабря 2020
Памятная табличка в рамках проекта «Последний адрес». Фото: Сергй Струков

В газете «Московский комсомолец» появилась статья исполнительного вице-президента Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) Дмитрия Кузьмина. Даже не статья, а некое подобие манифеста с элементами доноса. Автор объясняет, чем плох проект«Последний адрес», и предлагает «всем неравнодушным к прошлому и настоящему нашей Родины» сплотиться вокруг него, Кузьмина, и сообща остановить этот «конвейер». Даже свой электронный адрес оставил для связи.

На самом деле история эта началась два с половиной года назад, когда «Последний адрес» попытался установить на здании, где находится офис РСПП (Котельническая набережная, 17), четыре таблички в память бывших жильцов этого дома, ставших в 1930-х жертвами государственного террора. Тогда Кузьмин заявил сотрудникам проекта, что необходимо еще раз тщательно проверить этих людей. Особенно одного из них, уроженца Праги Франца Веселова: мол, иностранец, подозрительная личность, «до сих пор неясно, был заговор – не было заговора».

РУССКИЙ, ЧЕХ, ДВА ЕВРЕЯ
С тех пор тезисы Кузьмина немного изменились. Теперь он боится не того, что жертвы участвовали в заговорах, а того, что прежде чем стать жертвами, они сами были палачами. О том же в недавнем интервью «Дождю» говорил и председатель РСПП Александр Шохин:

«Мы смотрели на эти фамилии. Действительно в этом здании было общежитие Коминтерна, и там жили “видные деятели” партии и правительства. И вообще-то говоря, мы немного покопались, и [оказалось, что] жертвы были одновременно палачами. У меня рука не поднимается вешать таблички этих людей на наше здание».

Здание РСПП в Москве. Фото: Lukdmi. Собственная работа, CC BY-SA 4.0, commons.wikimedia.org

Диалектика палача и жертвы в советской истории могла бы стать – и неоднократно становилась поводом для теоретической дискуссии.

Но к обсуждаемому случаю это просто не имеет отношения. Студент-химик, помощник завотделом печати ЦК, преподаватель техникума, замзав сельхозотделом ЦК. Три члена партии, один беспартийный. Русский, чех, два еврея. Никто из них напрямую в репрессиях не участвовал. Так что где именно копались Шохин с Кузьминым, на какие фамилии смотрели, остается непонятным.

Впрочем, собственно историческая часть письма Кузьмина малоинтересна. Не разбирать же всерьез нелепости вроде «именно критерий непримиримости и беспощадности по отношению к врагам большевистского режима использовался в советское время при рассмотрении спорных случаев реабилитации» – а потому-де среди реабилитированных так много тех, кто сам виновен в репрессиях и терроре.

У НИХ ШПИОНЫ, У НАС РАЗВЕДЧИКИ
Вообще советскую историю автор, вопреки его уверениям, знает так себе. Достаточно того, что он подписывается «внук репрессированного офицера Красной Армии», хотя никаких офицеров в Красной Армии в годы «большого террора», как известно, не было, а были командиры.

Гораздо интереснее часть, так сказать, историко-психологическая. Там три аргумента.

Первый очевиден: дай волю «Последнему адресу» – и «наши города станут похожи на кладбища». Это тезис более или менее интернациональный. Не так давно несколько жителей Амстердама пытались подать в суд на муниципалитет, который вмонтировал в тротуар перед их домом таблички в память о живших там когда-то евреях. В исковом заявлении говорилось, что это «компрометирует атмосферу» их благополучного района.

Реакция, на мой вкус, отвратительная, но по-своему нормальная. Не вспоминать же каждый день о «миллионах убитых задешево», от этого бывают неврозы и травмы. Людям не хочется думать о плохом, они взыскуют позитива. Особенно старательно, конечно, должны избегать негативных эмоций и мыслей о превратностях судьбы преподаватели кафедры теории и практики взаимодействия бизнеса и власти.

Второй аргумент отчасти даже трогательный. Кузьмина расстраивает, что первотолчком к созданию «Последнего адреса» стал проект Гюнтера Демнига «Камни преткновения», посвященный тем, кто был убит нацистами.

«Кощунственно и цинично, – говорит автор письма, – сравнивать безвинных жертв нацизма с жертвами внутрипартийной борьбы».

С исторической точки зрения, опять же полная глупость, но мысль понятная: у них шпионы, у нас разведчики, у них безвинные жертвы, у нас внутрипартийная борьба. У них «благородный проект», потому что «булыжник мостовой вытаскивают перед домом и фамилию кладут», у нас плохой, потому что «на здание вешают» (это уже Шохин). Главное, придумать разные ярлычки, чтобы, не дай бог, не заметить сходства.

Один из «Камней преткновения» Гюнтера Демнига в Берлине. Фото: Сергей Пархоменко

ОСМЫСЛИТЬ ТРАГЕДИЮ ВАЖНЕЕ, ЧЕМ ВОСПЕТЬ ПОДВИГ
Ну и наконец третье, главное. «Наши дети спросят нас – кем был этот человек? Как он прожил свою жизнь? Чем он знаменит? В чем его подвиг?». Эта мысль варьируется в статье на разные лады постоянно: «Увековечивая память о ком-либо, мы увековечиваем не только его исходные данные, но и его слова и поступки, произнесенные и совершенные при жизни»; «Увековечивать память на основании только лишь посмертной реабилитации выглядит однобоко и несправедливо. Увековечивать надо за заслуги» и т.д.

И вот это действительно интересно, ради этого пункта и стоит затевать разговор о статье Кузьмина. Потому что весь пафос и «Последнего адреса», и «Камней преткновения» прямо противоположный: неважно, кем человек работал, каких политических взглядов придерживался, как относился к жене и детям – мы помним его как жертву государственного террора. И памятный знак относится не к его «заслугам» и «подвигам», а только и исключительно к факту его насильственной гибели от лап государства.

Племянник и дочь репрессированного на открытии памятной таблички своему родственнику. Москва, Россия. Фото: Александр Сорокин

Собственно, такой подход и делает эти проекты живыми и актуальными. Потому что последние десятилетия – время сдвига от макроистории к микроистории. И центром современных мемориальных практик все чаще оказывается обычный человек, индивидуальная судьба.

В этой парадигме жертва – индивидуализированная жертва, не миллион, а единица – значительнее героя, осмыслить трагедию важнее, чем воспеть подвиг. А Россия со своим «кузьминским» нарративом оказывается в арьергарде этого процесса, чтоб не сказать на обочине.

И все-таки остается вопрос «зачем?». Про Кузьмина известно мало, а Шохин, при всем его конформизме, человек неглупый и вменяемый, и как он мог в это вляпаться – непонятно. Вообще настолько очевидно неадекватно люди ведут себя обычно, если их попросили, а они не смогли отказать. И потом они злятся и пытаются уверить – в первую очередь себя – что это их собственная позиция, придумывают какие-то доказательства, концепции и постепенно увязают все глубже и глубже.

Но я почему-то думаю, что все было проще. Завелся в РСПП на высокой должности историк-любитель, решивший, что он сейчас быстро расскажет Всю Правду о репрессиях и отделит агнцев от козлищ. Знаний – чуть, апломба – о-го-го. В итоге вышло то, что вышло. А теперь уже упрямство и начальственный гонор не позволяют сделать шаг назад и пойти на мировую.

Отсюда мораль: бойтесь дилетантов и не берите их к себе в заместители. Потом позору не оберетесь.






Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.