...Ни креста, ни могилы,
Только наспех зарыт,
Только звезды застыли,
Только вечность летит...
Николай Гумилев
3 января в «Комсомольской правде» была опубликована статья «"Последний адрес" отворяет "врата ада"?: что за таблички появляются на наших домах с именами увезенных отсюда на расстрел».
С автором спорить не хочется: не со всяким, кто на вас нападает, уместно вести дискуссию. Не будешь же убеждать наемного убийцу, что убивать людей нехорошо, — вряд ли он услышит ваши аргументы. Тем более не хочется вникать в бессвязный текст г-на Стешина, где невежество перемежается с враньем и бессмысленным нагромождением фактов, иногда даже верных, но поданных в зловещем антураже в стиле «хоррор». Видимо, в расчете на впечатлительных людей, которые руководствуются эмоциями, а не логикой. Укажем на один только случай вранья, который вводит в заблуждение читателей «КП»: вице-президент РСПП, которого Стешин называет почему-то «вице-премьером» и «профессором», никогда не пытался «договориться о публичном обсуждении проекта с его организаторами». Ровно наоборот: г-на Кузьмина и президента РСПП Шохина неоднократно приглашали на публичное обсуждение конфликта между РСПП и «Последним адресом», «Эхо Москвы» готово выделить время для дебатов, но руководство РСПП эти приглашения игнорирует.
Мы хотим воспользоваться предоставляемым по закону правом на ответ, чтобы рассказать, как в действительности работает проект по увековечению памяти репрессированных «Последний адрес», и дать читателю возможность самому решить, какие “врата ада” наш проект открывает.
Начнем с того, чего мы НЕ ДЕЛАЕМ.
====================================
ВСЕ, ЧТО ВЫШЕ ЭТОЙ ОТМЕТКИ, БЫЛО "КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДОЙ" ОТОРВАНО И ВЫБРОШЕНО, - ВОПРЕКИ ЗАКОНУ И В НАРУШЕНИЕ СЛОВА, ДАННОГО ГЛАВНЫМ РЕДАКТОРОМ, тов.СУНГОРКИНЫМ
=====================================
Мы НЕ РЕШАЕМ, кому устанавливать памятный знак. Мы всего лишь работаем по заявкам: ни профессия репрессированного, ни дата его гибели, ни статья, по которой он был осужден, для нас не важна. Любой может подать заявку на установку таблички –родственнику; или бывшему соседу по дому, или тому, чья судьба его зацепила, кто стал жертвой политических репрессий и потом был признан невиновным. Чаще всего заявителями становятся родственники. Иногда в семье бережно хранится память об убитом предке. Но бывает, что близкие так боялись за свою жизнь, за жизнь детей (и кто решится их осудить?), что ни одной фотографии, ни одного воспоминания не сохранилось.
В любом случае приходится обращаться к архивам, искать документы, подтверждающие судьбу человека. Такой поиск берет на себя «Последний адрес», которому помогает общество «Мемориал» — крупнейшая и старейшая в России общественная организация, десятилетиями по крупицам собирающая информацию о расстрелянных, замученных, сгинувших в лагерях. Таким образом, заявитель предоставляет (если есть) документы на репрессированного, помогает (если нужно) в поиске информации и оплачивает табличку — 4 тысячи рублей. Эта сумма не меняется с момента создания фонда и представляет собой скорее символический взнос, укрепляющий связь между заявителем и «его» табличкой.
Мы НЕ УВЕКОВЕЧИВАЕМ память людей, непосредственно участвовавших в репрессиях. Вопреки опасениям, что нас завалят заявками родственники палачей, оказалось, что таких заявок практически не приходит: видимо, эти люди оказались умнее и тактичнее, чем многие думают. Буквально в двух или трех случаях историки «Последнего адреса» пришли к выводу, что репрессированный сам был замешан в репрессиях. Мы объяснили это заявителям, и они отказались от заявки.
Мы НЕ УСТАНАВЛИВАЕМ таблички тем, кто не был официально реабилитирован. Реабилитация проводилась государством, чаще всего решение принимал Верховный суд или его Военная коллегия. И отнюдь не «скопом», как некоторые считают: ведь надо было отделить жертв репрессий от настоящих преступников. Из КГБ запрашивали и тщательно изучали архивно-следственное дело, писали обоснование, например: в деле нет ни одного документа, свидетельствующего о… (шпионаже, вредительстве, контрреволюционной деятельности и т.д.). Иногда требование реабилитации для установки памятного знака может стать несправедливым ограничением. Убитого могли не реабилитировать только потому, что у него не осталось родственников и некому было подать заявку на реабилитацию. Но в этом случае ничто не мешает подать ее сейчас и устранить несправедливость.
Мы НЕ СПОРИМ с жильцами или владельцами дома, если они не хотят, чтобы на их доме была табличка. К счастью, такое бывает редко, гораздо чаще люди согласны. А иногда, узнав, что из дома увели на смерть еще несколько человек, они присылают заявки для памятных знаков с именами остальных репрессированных. Но если большинство жильцов возражает против установки таблички, мы никогда не настаиваем. Мы надеемся, что пройдет время и что-то изменится. И такие случаи бывали. Иногда удается согласовать установку таблички на соседнем доме. И если дом не сохранился, это не составляет проблемы. В этом случае мы обычно устанавливаем табличку на дом, который был построен на месте разрушенного, и так и пишем: «Здесь был дом, где жил…».
Мы НЕ УВЕШИВАЕМ СПЛОШЬ стены домов табличками и НЕ ПРЕВРАЩАЕМ города в кладбища. Табличка размером с почтовую открытку прикрепляется на уровне глаз взрослого человека, чтобы, проходя мимо, внимательный прохожий ее заметил, остановился, прочитал простой и лаконичный текст: дата рождения, профессия, дата ареста, смерти и реабилитации. Рядом – пустой квадрат, символическое «место для фотографии», всегда остающееся незаполненным. Знак утраты, пробела, который образовался на месте сгинувшего в небытие человека.
Наибольшее число табличек по одному адресу висит сегодня на доме № 61 по Лесному проспекту в Петербурге — так называемом «Доме специалистов», построенном для советской элиты. Всего там было репрессировано 37 человек. 17 табличек, установленных на доме, – много это или мало? На фотографии видно, что даже такое большое количество табличек выглядит скромно и занимает не много места. А теперь попробуйте представить себе, что за каждой табличкой – чья-то оборванная жизнь…
На сайте проекта мы публикуем историю каждого человека, имя которого выбито на табличке. Иногда это очень короткий текст, как про Василия Захаровича Захарова из «Дома специалистов», работавшего начальником трубопрессового цеха завода «Красный выборжец». Все, что о нем известно, это даты вступления в ВКП(б), ареста, расстрела и реабилитации. Ему было 36 лет, он не дожил даже до возраста гибели Пушкина. Его жена, Евдокия Кузьминична Торобанова, тоже была арестована и через несколько месяцев освобождена. Ей еще повезло: жена другого жителя дома – футболиста и физкультурника Константина Алексеевича Уннама – восемь лет провела в лагере. Сам Уннам был одним из тех редких людей, кто так и не признал свою вину (мы не знаем, чего ему это стоило), что не помешало приговорить его к высшей мере наказания и расстрелять в тот же день.
Памятная табличка и текст на сайте часто – единственное свидетельство того, что человек вообще жил. Обычно место, где труп с дырой в черепе или обтянутый кожей скелет лагерного доходяги скинули в ров, не известно: «Ни креста, ни могилы, только наспех зарыт…» Именно поэтому на церемонию установки табличек «Последнего адреса» часто приезжают родственники из других городов или даже стран: 90-летние старики, которые еще помнят убитого родственника живым, привозят детей, внуков, правнуков. Бывает, что родственники, впервые встретившиеся возле таблички, знакомятся друг с другом, обмениваются адресами… Хрупкие нити семейной истории, которые во множестве оборвались в ХХ веке, понемногу восстанавливаются: вот здесь нити соединились, завязался узелок, вот еще один ребенок будет знать историю своего прапрадедушки, не дожившего до старости. Очень трогательно выглядят такие церемонии в сельской местности: не только родственники, но и соседи, бывает, и вся деревня собираются вокруг дома, на который мы прикрепляем табличку. Приходят люди самых разных профессий и убеждений – какая разница, если все они хотят вспомнить конкретного человека. Мы стараемся представить себе, как жил тот человек: ходил на работу, наверно, выпивал по праздникам, любил жену и детей, мечтал о внуках. Но однажды его увели из этого дома, и он исчез навсегда.
На все вопросы о том, достойным ли людям устанавливаются таблички, достаточно ли у них заслуг, ответ простой: они были убиты государством. Дворник, рабочий прачечной, кассирша, домохозяйка, кочегар, маляр, кузнец, фотограф имеют такое же право на жизнь, как и академики, полководцы, писатели, государственные деятели, которых, впрочем, убивали с тем же рвением. А теперь — такое же право на маленькую памятную табличку. Наверняка они совершали в жизни разные поступки – и праведные, и грешные. Кто-то изменял жене, другой выпивал лишнего… А еще многие не выдержали тюремных пыток и наговорили с три короба на себя и других. Ну что же, никто не идеален. Если мы начнем разбираться, как вели себя при жизни герои, погибшие в войну, наверняка тоже много чего выяснится. Так что ж теперь, и «Бессмертный полк» отменить?
Давайте оставим «кесарю кесарево, а Божие Богу»: за выдающиеся заслуги пусть государство устанавливает мемориальные доски, а мы будем помнить людей, убитых ни за что. Может, тогда колесо истории не повернется на новый круг, и наши дети не испытают того, что описал поэт Осип Мандельштам, табличка которому установлена в Нащокинском переулке:
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных