Золотой олень. К установке таблички «Последнего адреса» школьнику Борису Бумагину.

| COLTA.RU | Алина Тукалло | 03 октября 2021
Боря с сестрой Людмилой (© Из архива Алины Тукалло)

В воскресенье, 3 октября, в 12:00 в Петербурге по адресу Английская набережная, д. 20 будет установлена табличка «Последнего адреса» школьнику Борису Бумагину, погибшему в ссылке. COLTA.RU публикует эссе Алины Тукалло, внучатой племянницы Бориса Бумагина, рассказывающее об их семье.

Люся разродилась в Свердловке, придворной больнице ленинградского партаппарата. Девочка выскользнула из утробы недоношенной и хилой, зато юная мама страшно гордилась тем, что ей не пришлось переставлять пуговицы на зимнем пальто. Первые недели Наташу выхаживали в перинатальной интенсивной терапии, а уже к началу следующей зимы Люся отправила младенца к родителям в Новгород. Люсин отец поднимал тогда город из послевоенных руин — хотя говорят, что города как такового и не было, после его оккупации остались одни развалины. Когда отстроенные дома зажили своей жизнью и купол Софии снова сверкнул на солнце зóлотом, Григория Бумагина, убежденного коммуниста и сталиниста, сначала убрали с поста, потом исключили из партии, а вскоре повязали — как и положено, ночью. Постепенно стали уводить и семью — жену Нину, брата Ивана, сына Борю, Люсю и ее мужа Володю, отца Наташи. Тюрьма в Большом доме, этап и ссылка в Сибирь — вот Люсины невеселые адреса в эти годы. Девочку, чтобы не отправили в детдом, взяла к себе едва сводившая концы с концами другая бабушка (соседи по длиннющей коммуналке, смекнув, что родные маленькой Наташи сидят, прозвали ребенка фашисткой). Через несколько лет Люся вернулась в Ленинград, но связь поломалась, ее уже было не починить, а может, Люся, увлеченная собой, и не пыталась. Когда дочка на людях звала ее мамой, она раздражалась; приходилось приучать бесцеремонное дитя держать язык за зубами. Сначала обращение друг к другу, а потом и отношения становились все более безличными и холодными.

Боря с племянницей Наташей. 1948 (© Из архива Алины Тукалло)

Наташа не вылезала из болезней, но со временем выросла и из них, надела маску enfant terrible и рано выскочила замуж. Когда у нее родился мой брат, а потом я, никто, наверное, и не рассчитывал, что мы будем звать Люсю бабушкой. Дети упростили свистящее «с», сотворив из нее Люку, а бабушкой стала для нас Нина, ее мама. Она варила скудные кисели и постные щи, жарила тонкие, как калька, блины, копалась в грядках, оставляя следы земли под ногтями, и по-деревенски носила на голове платок — завязывая узел спереди. Женщина яркой, почему-то восточной красоты с портрета на стене никак не вязалась с этой подозрительно неразговорчивой, сгорбленной старухой, изрезанной сеткой морщин. Много лет спустя я узнала, что бабушка состарилась за день. В тот день в августе пятьдесят второго, когда не вернулся Боря. Уходя, сказал: «Ну, мама, я пошел». И все. И больше не вернулся.

Боря с матерью Ниной (© Из архива Алины Тукалло)

* * *
Если бы я умела рисовать, то прорисовала бы портрет Нины тонкой кисточкой в миниатюре, а Борю и его отца — сочными яркими мазками в стиле экспрессионистов. Отец и сын были очень похожи и даже носили одинаковые очки — эти характерные круглые очки, по которым на групповых фотографиях так быстро и легко вычисляется Григорий Бумагин. Вот, например, на фото делегатов XVIII съезда ВКП(б) он сразу угадывается прямо по центру, тремя рядами выше Сталина.

Боря, будучи младшим в семье и, кстати, единственным и нежно любимым сыном, рос чутким и отзывчивым, но изнеженным, как наследный принц. Если твой отец — крупный партийный работник, можно себе позволить такую роскошь, но наверняка наступит время, когда обнажится вся твоя беспомощность и нежизнеспособность. Он блестяще учился, играл на фортепиано, прекрасно рисовал, выигрывал шахматные турниры и, уже отбывая срок в Красноярском крае, победил в Сибирской математической олимпиаде. Но не знал, как купить буханку хлеба. В общем, герой не от мира сего.

Отец оберегал его, боясь потерять, как когда-то потерял первого сына (Валя умер в четырехлетнем возрасте от скарлатины еще до рождения Бори). Отец всегда за него боялся — когда Боренька лазил по крышам, когда химичил, смешивая в пробирке кипучие смеси, когда задерживался вечерами. И из страха даже не брал с собой на охоту, которой страстно увлекался (в детстве на рога затравленных дедушкой лосей мы вешали шапки).

Рисунок Новгорода (© Из архива Алины Тукалло)

Новгородский дом Бумагина, первого секретаря обкома партии (это как губернатор области, только с коммунистической окраской), построенный пленными немцами, был обнесен высоким забором и охранялся милиционером. Боря всегда был огорожен стеной заботы, но однажды она пала. И, падая, чуть насмерть не пришибла отца. Счастье, что Григория Бумагина приговорили к двадцати пяти годам заключения, — ведь многих его коллег поставили к стенке. Через три месяца после его ареста (а значит, через три месяца пыток в Лефортове) в СССР — специально для осужденных по «ленинградскому делу» — восстановили отмененную после войны смертную казнь. Как только дедушке вынесли приговор (одно из самых немыслимых предъявленных обвинений — украл золото с Софии Новгородской), его переправили во Владимирский централ, где посадили в камеру с двумя немецкими генералами. А из Ленинграда на истязания в то же Лефортово прибыла бабушка. Из тюрьмы Нина вышла с цингой (помню, как она укладывала челюсти на ночь в граненый стакан, но не предполагала, что зубы расшатались, когда ей не было и пятидесяти). В декабре 1950 года ее отправили этапом под конвоем в Сибирь, в это проклятое Тасеево.

А осенью следующего года, после отсидки во внутренней тюрьме Большого дома на Литейном, в сопровождении вооруженной охраны к Нине прислали еще двух государственных преступников — ее дорогих, ее родных детей. Теперь студентка педагогического института Люся и отличник Боренька Бумагин, которому на момент ареста только исполнилось пятнадцать, стали детьми врага народа. Наследный принц Сиддхартха Гаутама шагнул за высокий забор и ужаснулся тому, с чем столкнулся по ту сторону добра, любви и благополучия: аресты, предательства, несправедливость, обман, жестокость, нищета, ненависть, разлука, голод, болезни, и вот теперь еще добавились сибирские морозы. Начиналась новая жизнь — в Красноярском крае.

Как бы ни было тяжело, но все-таки в холода, прижавшись друг к дружке, теплее, чем в одиночку, а дышится в ссылке легче и свободнее, чем в камере или даже в лагере. Нинина сестра продала в Ленинграде кое-что из неконфискованного, в том числе золотые часы, и на эти деньги купили на окраине села домик из двух комнат с кухней. Люся после тюрьмы и этапа быстро поправилась, а Боря никак в себя прийти не мог — зеленый ходил, с животом мучился. Нина устроилась работать на кирпичный завод, Люся — в сушильный цех, где мешками чистила картошку. Боря пошел в сельскую школу в восьмой класс. Записался в шахматный кружок — своих шахмат не было, и он смастерил фигурки из толстой бумаги. Очень увлекся и собирался выполнить сразу какой-то высокий разряд, перескочив низшие, в роно разрешили. Разучил дома ноты «Баркаролы» и жутко тоскливой «Осенней песни» Чайковского, записался в музыкальный кружок. В каникулы, только протирая со сна глаза, сразу принимался штудировать математику. С его умом, одаренностью и работоспособностью он бы высоко прыгнул.

Автопортрет. 1951 (© Из архива Алины Тукалло)

Только обжились — письмо из Владимира, из тюрьмы строгого режима и особого значения. Чудом после нескольких месяцев скитаний добралось до адресатов в тайгу несколько листочков, исписанных убористым почерком.

Август 1951 года: «Какое огромное счастье выпало на мою долю, что сегодня впервые за два года я получил разрешение написать вам. Мне разрешено ежегодно отправлять вам два письма и получать также от вас два письма в год. Сейчас я буду ждать ежедневно, Нинуша, от тебя ответа. Пусть в этом же письме черкнет и Бориска». Вот так ссыльные и узнали через два года неизвестности, что кормилец жив.

Ноябрь 1951 года. В ответе папе Боря добавляет пару строк от себя: «Школа находится на противоположном берегу Тасеевки, поэтому хожу туда по льду».

Март 1952 года, бабушке в Ленинград: «Лед на речке стал уже подтаивать, но ходить можно. Видимо, через месяц она вскроется. Течение воды очень сильное, особенно во время ледохода, так что иногда даже льдом сносит мост».

И в апреле: «Все растаяло. На улице лужи, даже из дому выйти трудно, кругом — вода. О валенках, разумеется, и говорить нечего. Река, видимо, скоро вскроется. В школу сейчас хожу через мост, это немного длиннее».

Фото из дела (© Из архива Алины Тукалло)

* * *

Тасеева река в нижнем течении движется почти параллельно Енисею и впадает в Ангару у места захоронения таежных скифов. Там находилось самое северное поселение сибирских скифов, культура которых легко узнается по ювелирным изделиям в типичном «зверином стиле». Из всех животных эти номады особенно почитали оленя, раскидистые рога которого несли в себе несколько символов. Один из них — олицетворение мирового дерева, ветви которого относятся к миру богов, ствол — к миру живых, а корни — к царству мертвых.

Персидский царь Дарий предложил скифам вступить в сражение или сдаться. На что скифский царь Иданфирс ответил: «У нас нет ни городов, ни обработанной земли, мы не боимся их разорения или опустошения, но попробуйте найти и разрушить наши отеческие могилы, и тогда узнаете, станем мы сражаться за них или нет». Курганы — скифские захоронения — заменяли им храмы и были местом поклонения и центром культа предков. Сначала скифы хоронили своих усопших, а потом стали сжигать, и дым от праха взмывал в небо и растворялся в нем. Могильный комплекс отражает модель мироздания: подземная часть (яма и ее содержимое) связывается с нижним миром, наземная (курган) отсылает к небесам. Мы возвращаемся к объединяющему все сферы мироздания вселенскому дереву — в индийской традиции это баньян, или дерево Бодхи. Медитируя под ним, принц Гаутама просветлился и стал Буддой. Что означает просветление, пробуждение, нирвана — это блаженное состояние, в которое он ушел от людей? Может быть, освобождение от страданий.

Рисунок из ссылки (© Из архива Алины Тукалло)

* * *

«Ну, мама, я пошел» — последние Борины слова.

«Бабушка! Нельзя ли достать курс высшей математики (полный, для институтов)?» — последнее Борино письмо.

«Течение воды очень сильное, особенно во время ледохода».

Рисунок из ссылки (© Из архива Алины Тукалло)

* * *

Август 1953 года, Нина во Владимир: «Дорогой Гриша, я очень рада, что теперь переписка будет чаще. И в связи с этим я уже не могу долго скрывать своего несчастья. Ведь нет у меня дорогого нашего мальчика, ненаглядного сыночка, унес его несчастный рок. Вот уже с первого августа пошел второй год, как его нет».

Встал в тот день раненько, покушал вчерашней картошки с зеленым луком. Керосинки не было, а плиту топили только к обеду, чтоб дрова зазря не расходовать. Загорелый, высокий, подтянутый, мускулистый, в папиной розовой трикотажной рубашке, он ушел в шахматный кружок. Выиграл партию, решив очень сложную задачку. Когда вернулся домой, весь светился от счастья — учитель дал ему с собой шахматы, он сразу за них и засел. А потом проголодался и полез в подвал за огурчиком, спросил еще, можно большой или маленький, а Нина ответила: да бери любой, теперь у нас много будет с огорода. Достал размером побольше, похрустел с наслаждением, запил простоквашей; песком посыпать мама не дала — песка мало осталось. Взял у нее денег и пошел покупать физику. Он дни считал — все не мог дождаться, когда же школа начнется. Нина растопила печь, приготовила суп и ждет его к обеду. Не дождалась и съела тарелку супа в одиночку — Люся на весь день ушла работать в поле. Прибегают двое мальчонок: «Ваш Борис утонул!» Она: «Как, где?! Врете вы всё!» Они: «За мостом». Это далеко от дома (через мост в школу дальше, чем по льду). Она бежала в чем была, босая, по берегу, по камням, ничего не чувствуя. Его уже вытащили из воды, откачивали, все тело в красных подтеках. Положили в грузовик и повезли в больницу. Люся вернулась с поля, когда он уже в мертвецкой лежал. А мама ушла в тайгу и вернулась к ночи, и лица на ней не было. Собственно говоря, вернулась не Нина, а другой человек. Не женщина, а старуха.

Рисунок из ссылки (© Из архива Алины Тукалло)

Май 1954 года, за две недели до освобождения из ссылки: «Вот, Гриша, и все. Не дождались мы сына на старости лет. Хороший был мальчик, отзывчивый, в помощи никому не отказывал».

Женщины в селе говорили, что любая мать мечтала бы о таком сыне. Я бы точно мечтала. Золотой был мальчик. Тонкой работы ювелирка.

* * *

Скифы изображали оленя с подогнутыми ногами и откинутой назад головой, увенчанной гипертрофированными рогами. Они, особенно выполненные в золоте, напоминали лучи и означали источник света и жизни. И тогда это чистое, невинное животное в позе агнца на заклание соединяло в себе два таких противоположных начала, как жизнь и смерть.

© Из архива Алины Тукалло

Да, скифы — мы, беспощадные и жестокие племена. Боря стал жертвой того зверского режима, которому так верно и преданно служил его отец. Бумагин умер (в Свердловке) убежденным сталинистом и до последних дней верил в то, что «ленинградцев» оговорил перед Сталиным Маленков, который, кстати, любил лично присутствовать на допросах и, увы, навещал и дедушку в Лефортове. В память о Бореньке дедушка сохранил все его письма, рисунки, грамоты, школьные табели, педантично подшив их в папки. И я, по-своему тоже скиф, сторожу отеческие могилы — курганы фотографий, писем, документов. Иногда, особенно темными ночами, когда светит фонарь полной луны, копаюсь в архивах. Недавно получила с Лубянки уголовное дело Григория Харитоновича Бумагина и в протоколах допросов (начинались они ровно в полночь) среди обвинений в адрес дедушки обнаружила, что за участие в антисоветской группе был расстрелян Борис Еров — брат Нины. Значит, Боря, родившийся через шесть лет, был назван в память о нем. Об этом в семье молчали как партизаны — наверное, думали, что их тайна костьми ляжет в их могиле на Богословском кладбище. В память о бабушке, о Люке и Люкином брате, которого (и это больно, очень больно) мне не посчастливилось встретить, я подала заявку в проект «Последний адрес». В октябре на Английской набережной в Петербурге на доме с мемориальной доской, посвященной дедушке, появится памятный знак с именем Бори Бумагина. На том доме, куда зимой 1946 года мою крошечную маму, укутанную в конверт, как письмо, принесла из Свердловки Люка.


Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.