Кожевническая улица располагается в старом ремесленном районе Кожевники, возникшем на месте бывшей Кожевенной слободы, которую еще в XV веке заселили торговцы лошадьми, ногайцы, заодно дубившие и лошадиные шкуры. Позднее здесь стали селиться ремесленники-кожевники самого разного толка. К началу ХХ века в Кожевниках было сосредоточено большинство кожевенных заводов Москвы, в частности крупный завод «А.С. Бахрушин и сыновья». Здесь же находилась одна из первых в России ситценабивных фабрик — мануфактура «Товарищества Эмиль Циндель». Возникла развитая инфраструктура с домами для служащих, казармами для рабочих, больницей, училищем и прочими постройками. Одним из таких домов был, очевидно, и дом № 6 по Кожевнической улице, в 1949 году существенно перестроенный.
В 1930-е годы в нем жил Даниил Константинович Смирнов, работавший в многотиражке Первой ситценабивной фабрики — бывшей мануфактуре Цинделя.
Сегодня мы установили ему памятный знак.
Даниил Константинович Смирнов родился в 1903 году в деревне Гранкино Смоленской губернии. Незадолго до революции семья переехала в Северный Казахстан, где его отец работал на строительстве железных дорог. С 1925 по 1927 год Даниил служил в Красной армии, сначала рядовым, затем старшиной в артиллерийском полку в Баку. В 1927 году отец и Даниил с младшим братом вступили в ВКП(б).
В начале 1930-х годов семья переехала в Москву, где получила комнату в доме № 6 на Кожевнической улице. В 1932 году Даниил поступил на сценарный факультет ВГИКа, но через год бросил его. В середине 1930-х годов он занимал должность редактора многотиражной газеты «Красная набивка» Первой ситценабивной фабрики, женился на рабочей фабрики «Красное веретено», в семье родились две дочери, Муза и Римма.
Однако в начале 1937 года произошло событие, сыгравшее в судьбе Даниила Константиновича роковую роль. Эту историю рассказали нам родственники Смирнова:
«В первых числах января Даниил Константинович присутствовал на вечере у старого кадрового рабочего Павла Ивановича Зайцева. На этом вечере между помощником мастера фабрики Маланичевым, самим Смирновым и сотрудником редакции, членом партии Мясниковой зашел разговор об ораторском искусстве. Маланичев высказал свое удовлетворение речами Л.М. Кагановича и пересказал его выступление на слете железнодорожников в ЦПКиО, вспоминал выступления Луначарского. Во время разговора Смирнов привел в пример Троцкого как хорошего оратора и рассказал, как Троцкий как-то выступал перед взбунтовавшимися военными в Москве и сумел их успокоить. В дальнейшем разговор происходил между Смирновым и Мясниковой, и его содержание было Маланичеву неизвестно. По другим свидетельствам, Смирнов еще добавил, что, по его мнению, Троцкий – второй в мире величайший оратор. Дальше вечер потек своим чередом к удовольствию всех присутствующих.
На следующий день Мясникова подала заявление об этом «контрреволюционном разговоре» в партком фабрики, откуда донос отослали на Лубянку».
Началось расследование, в ходе которого были найдены свидетели и доказательства других «преступлений» Смирнова. Все они перечислены в обвинительном заключении. Во-первых, оказалось, что он «распространял клеветнические слухи о смерти т. Фрунзе, он говорил, что Фрунзе умер не своей смертью» и «что его смерть кому-то выгодна», «распространял клеветнические слухи в связи со смертью Аллилуевой» и о том, что он якобы «слышал от каких-то людей, что тов. Сталин в разговоре с ними использовал нецензурные выражения».
Во-вторых, Смирнов принял на работу в редакцию жену репрессированного троцкиста Александрова.
В-третьих, «при изъятии запрещенной литературы из библиотеки редакции он оставил себе одну книжку со статьей Троцкого - «из любопытства»».
В-четвертых, Смирнов при вступлении в партийную организацию фабрики умолчал о том, что был исключен из партии в Акмолинске, где он жил до Москвы, за самовольный переезд из Акмолинска в Москву.
Через неделю Смирнова сняли с поста редактора газеты и уволили с фабрики. Через 10 дней его исключили из партии. 26 января 1937 года его арестовали «за антисоветскую агитацию и распространение контрреволюционных клеветнических слухов о руководителях партии и правительства» и 11 апреля 1937 года приговорили к пяти годам исправительно-трудовых работ в лагере на Колыме. Маланичев отделается исключением из партии «за отсутствие бдительности».
В свидетельстве о смерти, выданном жене отделом ЗАГС Пролетарского района Москвы в мае 1963 года, сказано, что 27 марта 1942 года, то есть за несколько дней до окончания срока, Даниил Константинович Смирнов умер «от паралича сердца». Однако солагерники Смирнова, освободившись, рассказывали вдове, что ее мужа расстреляли перед самым освобождением – нередкая практика в военные года в отношении заключенных ГУЛАГа.
В 1958 году, при повторном рассмотрении дела, все свидетели признали, что никаких «антисоветских высказываний» они от Смирнова не слышали. Даниил Константинович Смирнов был реабилитирован посмертно за «недоказанностью обвинения»: Президиум Московского городского суда счел, что его речи не содержали в себе «признаков контрреволюционной агитации». В 1963 году его восстановили в партии.
Церемония установки таблички "Последнего адреса": фото, видео