Москва, Серебряническая набережная, 27

Четырехэтажный кирпичный дом был построен в начале ХХ века. Согласно базам «Мемориала», по крайней мере два жильца этого дома стали жертвами сталинских репрессий. Одному из них – Леониду Евгеньевичу Тамму – сегодня мы установили памятный знак. Заявку подали двоюродные правнуки Леонида Евгеньевича, Иван и Михаил Тамм. «Насколько нам известно, у Леонида Евгеньевича не было детей. Живы только потомки (внуки и правнуки) его брата, Игоря Евгеньевича Тамма», – написали они. В семейном архиве сохранились лишь несколько фотографий, на которых запечатлен Л.Е. Тамм в детстве и юности.

Леонид Евгеньевич Тамм родился в 1901 году в Елисаветграде (ныне Кропивницкий, Украина) в семье городского инженера Евгения Федоровича Тамма. Он был младшим из троих детей. В конце XIX века семья Таммов жила во Владивостоке, где отец Леонида работал на строительстве Транссибирской железной дороги. В 1895 году у супругов Таммов родился первенец Игорь, который окончил в 1918 году физико-математический факультет МГУ и впоследствии, в 1958 году, стал лауреатом Нобелевской премии.

В 1898 году семья переехала в Елисаветград, где Евгений Федорович возглавил местный «Водосвет» (водопровод, электростанция и трамвай).

О Леониде Евгеньевиче, в отличие от его брата, мало что известно. В начале 1920-х годов он получил образование инженера-химика. Как пишет в своих воспоминаниях его племянница, дочь Игоря Евгеньевича, Ирина Игоревна Тамм, Леонид «одно время работал и жил в Карповском институте (ныне Научно-исследовательский физико-химический институт им. Л.Я. Карпова. – прим. ред.), потом – на заводе в Горловке, затем в Черноречье и, наконец, в ГИАПе (Государственный институт азотной промышленности, в 1930-х годах – Главное управление азотной промышленности. – прим. ред). Когда дядя работал в Горловке, на заводе случился пожар, грозивший чудовищным взрывом из-за наличия большого количества горючих газов».

В 1930-х годах Тамм занимал должность технического директора Горловского азотно-тукового завода, затем был переведен в Москву, где был назначен заместителем главного инженера Главного управления азотной промышленности Наркомата тяжелой промышленности СССР.

«Уже в 1985 году я, в командировке в Исфаре, познакомилась с сотрудником ГИАПа А.И. Бруштейном, который начинал свою трудовую деятельность под руководством Леонида Евгеньевича. Абрам Иосифович рассказывал мне, что дядю Леню на заводе очень уважали, он был справедливым и деятельным руководителем. А.И. рассказал и о том, что, когда начался пожар, все растерялись, лишь дядя своими четкими и быстрыми действиями предотвратил распространение огня и тем спас завод, – продолжает свой рассказ Ирина Игорьевна. – За это Серго Орджоникидзе наградил его автомобилем. Машины были тогда большой редкостью, собственные же – тем более. Когда дядя приезжал к нам, сбегалась вся окрестная детвора. Дядька у меня был замечательный, но он обожал меня дразнить. Как-то приехали они с женой на день моего рождения в деревню и привезли мне подарок - огромный сверток. Принялась я его разворачивать. Одна обертка сменяла другую, бумаги делалось все больше, а сверток становился все меньше. Какова же была моя обида, когда внутри оказался пузырек касторки! На всю жизнь я это запомнила. Много раз он обещал подарить мне часы, которые тогда были большой роскошью».

Леонида Евгеньевича арестовали 28 октября 1936 года. Поначалу он проходил свидетелем по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра».

«Вскоре после его ареста тетя Нина отдала мне дядины часы со словами: «Ведь он тебе их обещал». Когда Сталин начал сажать специалистов, Орджоникидзе пытался их защищать. После первого ареста дяди Орджоникидзе его отстоял и вызволил. Второй раз дядю взяли вслед за Пятаковым, когда над самим Орджоникидзе уже сгущались тучи, – читаем в воспоминаниях И.И. Тамм. – Дядю Леню обвинили в том, что пожар в Горловке – дело его рук. Ему дали «десять лет без права переписки» (тогда мы еще не знали, что этот «эвфемизм» означал расстрел)».

Имя Л.Е. Тамма упоминается в докладе Н.И. Ежова «Об антисоветских, троцкистских и правых организациях», с которым нарком выступил на декабрьском пленуме ЦК ВКП(б) в том же 1936 году.

Часть доклада посвящена «вредительству» на предприятиях химической промышленности: «Особо широкую вредительскую и диверсионную деятельность троцкистам удалось развернуть в химической промышленности. <…> Шпион-диверсант Ратайчак, как известно, руководил всей азотной промышленностью. Значительное количество ответственных работников главка были подобраны Ратайчаком из числа троцкистов, которые были связаны по своей вредительской и шпионской деятельности с иностранными фирмами. Такие начальники отделов Главка, как шпион Граше, инженеры Пушин, Голованов и др., безоговорочно выполняли любые вредительские, диверсионные и шпионские задания Ратайчака».

К тому моменту все четверо уже находились в застенках Лубянки. Начальника Главного управления химической промышленности Наркомата тяжелой промышленности СССР С.А. Ратайчака арестовали 19 сентября 1936 года. Его обвинили в «организации антисоветского центра и в руководстве вредительской, диверсионной, шпионской и террористической деятельностью» (расстрелян 1 февраля 1937 года). 18 октября пришли за главным инженером Кемеровского азотно-тукового завода В.Н. Головановым (расстрелян 28 мая 1937 года), 21 октября был арестован заместитель главного инженера Главхимпрома НКТП Г.Е. Пушин (расстрелян 30 января 1937 года), с которым Тамм был знаком еще по работе на Горловском азотно-туковом заводе – Пушин был главным инженером строительства комбината. 27 октября взяли старшего экономиста производственно-технического отдела Главного управления химической промышленности Наркомата тяжелой промышленности СССР И.И. Граше (расстрелян 1 февраля 1937 года).

Уже 5 ноября на допросе Леонид Евгеньевич, согласно докладу Ежова, дает «нужные» следствию показания: и о том, что он был «завербован» в «диверсионную группу троцкистов», и о том, что по поручению Пушина он якобы совершил на Горловском заводе несколько диверсий, когда работал там техническим директором.

Позже, во время самого процесса над «Параллельным антисоветским троцкистским центром» он, проходя как свидетель, «подтвердил» эти «показания» тогдашнему прокурору СССР А.Я. Вышинскому (см. «Из материалов судебного отчета по процессу «Антисоветского троцкистского центра»).

Тамма переквалифицировали из свидетелей в обвиняемые, вменив ему «участие в контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации». Имя Леонида Евгеньевича есть в сталинском расстрельном списке от 15 мая 1937 года. В этом же списке в группе «I категория. Троцкисты» есть и имя Голованова. Обоих расстреляли 28 мая 1937 года. Тамму было 36 лет.

Старший брат Леонида Евгеньевича чудом избежал репрессий. Как вспоминала много позже его дочь, Ирина Игоревна, летом 1937 года семья поехала отдыхать в деревню под Киевом. Через несколько дней Игорь Евгеньевич получил вызов в НКВД. «Папа быстро собрался, простился с мамой, но нам, детям, ничего не сказал. Как он ни торопился, дорога из деревни в Киев и из Киева в Москву заняла немало времени. К назначенному часу он опоздал. Явившись на Лубянку только вечером указанного дня, он услышал: «Приходите завтра утром». Папе вновь невероятно повезло: наутро в газетах появилась статья Сталина «О перегибах». Когда папа опять пришел на Лубянку, с ним всего лишь побеседовали и благополучно отпустили».

Игорь Евгеньевич глубоко переживал потерю брата. По словам его ученика Б.М. Болотовского, Игорь Евгеньевич вспоминал впоследствии: «Я Лёню очень любил. Он был замечательный во всех отношениях человек. Я от него многому научился. Больше тридцати лет прошло с тех пор, как он погиб, а я до сих пор, если попадаю в трудное положение, думаю о том, какой выход выбрал бы Лёня на моем месте. Когда его арестовали, я мучился, старался понять, в чём он мог быть виноват. Я не мог представить себе, что он совершил дурной поступок. Он был на это неспособен. Но, с другой стороны, я не допускал мысли о том, что могут посадить невинного человека. Так я мучился, пока не нашёл удовлетворительного, как мне казалось, объяснения. Я подумал: Лёня никогда не мог бы совершить ничего плохого. Но, может быть, он что‑то знал о преступлениях других людей и не донёс. Он был благородный человек, он бы никогда и ни на кого не донёс. А в то время недоносительство преследовалось по закону, и довольно сурово. Вот его и арестовали. Когда я всё это придумал, мне стало намного легче. И только гораздо позднее я понял, что он совсем ни в чём не был виноват».

Жена Леонида Евгеньевича, Нина, вскоре после его ареста также была репрессирована, но в семье, к сожалению, ничего не известно о ее дальнейшей судьбе.

«Мы в детстве слышали про Леонида Евгеньевича от Евгения Игоревича (нашего деда) и Ирины Игоревны. Им было 10 и 15 лет, соответственно, когда его арестовали, – написал нам правнук Тамма, Михаил. – Когда я в детстве впервые узнал про то, что были сталинские репрессии, это было в связке с именем дяди Лёни. Через какое-то время я узнал, что в семье были и другие репрессированные, и немало, но имя, которое больше всего звучало и чаще вспоминалось – Леонид. Без всякого сомнения дядю Лёню в семье очень любили. Ирина Игоревна (племянница Леонида Евгеньевича) назвала своего старшего сына, родившегося в 1949 году, Леонидом в честь дяди. А наш дед (племянник Леонида Евгеньевича) вспоминал, как Леонид Евгеньевич и Игорь Евгеньевич любили играть в шахматы, причем играли они вслепую: дядя Лёня приходил в гости, они обедали, после обеда ложились на две кушетки и отдыхали, играя в шахматы без доски - на деда это производило совершенно ошеломляющее впечатление и казалось совершенно магической способностью».

Леонид Евгеньевич Тамм был посмертно реабилитирован в 1957 году.

Церемония установки таблички "Последнего адреса": фото, видео