Москва, Воронцовская улица, 25, стр. 1
На карте На карте

| 24 сентября 2017

Дом, стоявший здесь в 1930-х годах, не сохранился, на его месте стоит здание, построенное в 2003 году.

Согласно базам «Мемориала», по меньшей мере шесть жильцов этого дома стали жертвами сталинских репрессий. Одной жительнице мы сегодня установили мемориальный знак.

Заявку на установку таблички подала её внучка Татьяна Сысоева. Она же прислала нам текст, который мы публикуем ниже:

Декабрь 1909 года. Вере Китаевой 14 лет.

“Моя бабушка, Вера Оскаровна Китаева, вероятно, родилась в городе Козель в Германии в 1895 году, но в копии свидетельства о рождении, выданном в 1933 году, указан 1896 год и город Выкса (Нижегородской губернии, – ред.). Так или иначе, с раннего детства и до совершеннолетия она жила в Выксе, там же закончила гимназию. Там, на местном заводе, работали ее отец и дед.

Выкса – это прежде всего Выксунские горные заводы. Город возник как поселение вокруг заводов, основанных во второй половине XVIII столетия. К концу XIX века они пришли в упадок, а в 1882 году произошла катастрофа: прорвало главную заводскую плотину, снесло три завода, и погибло много людей. Разрушенные заводы взял в аренду немец А. Лессинг. Он модернизировал производство, сделал заводы рентабельными, а в 1889 году выкупил их и владел ими до Первой Мировой войны. В 1914 году заводы у него реквизировали как имущество подданного вражеской стороны.

Лессинг приглашал к себе на работу людей из немецких земель. Так и попали туда отец Веры (мой прадед) Оскар Садлон из Бёйтена (сейчас Бытом – город в Польше) и дед Веры (мой прапрадед) Матвей Добровольский из Виндавы (сейчас Вентспилс – порт в Латвии).
Итак, отец Веры, Оскар Альбертович Садлон, работал мастером на листопрокатном заводе. Мать, Александра Матвеевна, была учительницей музыки.

В семье было трое детей: Вера и два ее младших брата, Борис и Георгий – все трое погодки. В 1905 году умер отец – во время работы он получил травму, в результате которой развилась гангрена. В 1910 году умерла от чахотки и мать Веры. Детей сначала растили бабушка с дедушкой – родители Александры Матвеевны, а потом младшая сестра Александры, Нина Матвеевна, а попросту – тетя Нанни. Семья давно обрусела, и Александра, и Нина – все приняли православие.

В 1913 году Вера закончила женскую гимназию, закончила блестяще, с золотой медалью. Затем отработала год старшей машинисткой в правлении Выксунских Горных заводов.

С началом Первой Мировой войны всех германских подданных стали отправлять за Урал. Чтобы избежать высылки, Вера вступила в фиктивный брак со студентом Аполлоном Китаевым. Брат Борис бежал в Австрию, а младший брат Георгий был-таки сослан в Сибирь.
В 1916 году Вера устроилась работать в Москве, а заодно стала учиться в Московском городском народном университете им. Шанявского, закончила два курса, получила профессию статистика. Тогда же она вступила в партию эсеров.
В 1920 году на эсеров начались гонения, и Вера даже какое-то время отсидела в тюрьме. Там она познакомилась с моим дедом, Михаилом Петровичем Смирновым, и вышла за него замуж. Брак этот не был счастливым и через несколько лет распался. Впрочем, и он, и она, и двое детей – все продолжали жить в одной комнате на Воронцовской, разъехаться было невозможно, на это просто не было денег.
Но она не унывала: работала статистиком, сначала в ЦК Печатников, потом в МГСПС, затем техническим секретарем в многотиражке "Советская Кардолента", растила сына и дочь, писала шутливые стихи. Несмотря на отсутствие денег, выписывала детям журналы «Чиж и ёж», покупала им книги. Возилась она и с чужими детьми из бедных, простых семей. Они постоянно бывали у нее в гостях, рисовали, разговаривали, играли все вместе. За одного из таких гостей вышла потом замуж ее дочь, Аля.


Вера Оскаровна Китаева с сыном Юрием. 1924 год.

В квартире на Воронцовской с Юрой и Алей. 1929 год.

В декабре 1937 года арестовали в Выксе (взяли посреди улицы) Вериного дядю, Роберта. Через три дня в Витебске посадили брата Бориса, вернувшегося из эмиграции и работавшего ремонтным рабочим на железной дороге в Витебске. А 14 февраля 1938 года, ночью, пришли и за ней. Ее обвинили в шпионаже в пользу Германии и 16 апреля 1938 года приговорили к расстрелу. К высшей мере наказания приговорили и Бориса с Робертом. Вере Оскаровне было 43 года.

Папе тогда было тогда 16 лет, а его сестре Але – 13.

                        
«В комнате пусто и странно.
Где моя милая мама?
Инеем стёкла цвели.
Ночью её увели.

Ходики мерно тик-такали.
Тихо Алёнушка плакала.
Долго её утешал.
Первый трамвай прозвучал».

Это папа написал. Тогда. Он в подражание своей маме стал писать стихи, только совсем не шуточные.

А вот его воспоминания о тех жутких днях:

«Сразу же после маминого ареста я стал ходить в приемную НКВД, что была почти напротив здания НКВД в сторону ЦУМа. Надо было пройти через ворота в довольно большой дворик, где справа находился одноэтажный флигель. В одну из его дверей всегда вела длинная петляющая очередь. Простояв в ней не менее часа, проситель попадал внутрь большой комнаты с тремя окошечками и двумя черными длинными столами, на которых стояли чернильницы и лежали ученические, тогда еще перьевые ручки. В одно окошечко подавали просьбу, в других – получали ответы.

Через два месяца мне ответили, что мать моя как «враг народа» осуждена на десять лет без права переписки. В очереди мне намеками объяснили, что это означает расстрел. Я, не очень поверив, решил узнать, что можно сделать для облегчения ее участи, и пришел второй раз вместе с сестренкой. Нам сказали, что нужно подождать конца приема, и мы долго сидели за одним из черных столов. Наконец появился, как мне помнится, пожилой полковник, расспросил нас о деталях дела, подождал, когда уйдет последний проситель, осмотрелся вокруг, увидел, что все окошечки закрыты, и тихо сказал нам, что маме уже не помочь, а для нас будет лучше больше сюда не приходить. И мы больше не приходили.

Нас не тронули, в отличие от других детей «врагов народа», которых отправляли в специальные детские дома. Не тронули и моего отца, который к тому времени был разведен. (Мама взяла себе старую фамилию, а мы остались Смирновы – по отцу). Его, однако, вызывали в НКВД и продержали там более суток. Он вернулся очень подавленным и не отвечал на вопросы. Наша соседка по квартире, муж которой, Яков Имбовец, также был арестован и расстрелян, была уверена, что мой отец дал на мать «нужные показания». И я очень долго был убежден в этом. Почему его выпустили?

Как только стало возможным (при Булганине), я добился ее реабилитации, а намного позже смог познакомиться и с делом, весьма грязно сфабрикованным. В нем было вырвано много страниц, а некоторые специально вставлены. В них документально сообщалось, что люди, которые корысти ради послали на смерть маму, сами через несколько лет были расстреляны. Утешили!»

Когда я услышала о проекте «Последний адрес», я поняла, что должна участвовать в нем, так как папа, если бы был жив, обязательно бы так сделал.

Но все же я долго тянула. Дело в том, что в списках репрессированных не было имени моей бабушки, и это несмотря на то, что у меня хранилось множество документов: два свидетельства о ее смерти с разными датами смерти и разными причинами, несколько отказов в пересмотре дела, справка о реабилитации.

Однажды по радио сообщили координаты «Последнего адреса», и я, наконец-то, обратилась туда. Мне моментально ответили. Пояснили, как составить запрос в Смоленское отделение ФСБ, где хранилось дело, и по какому адресу отправить.

Довольно скоро из ФСБ простой почтой пришло письмо-документ, необходимый мне для того, чтобы бабушку включили в списки репрессированных. Кроме того, в нем сообщались и некоторые неизвестные мне факты. Я также сделала запросы по архивным делам Бориса Садлона и Роберта Добровольского.

Тем временем дочь моя, Ольга, отыскала в интернете информацию о том, что в июле 1937 года вышел приказ тогдашнего наркома внутренних дел Ежова № 00439, по которому местные органы НКВД в пятидневный срок обязаны были арестовать всех германских подданных, в том числе политических эмигрантов, работающих или ранее работавших на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, а также на железнодорожном транспорте, и в процессе следствия по их делам «добиваться исчерпывающего вскрытия не разоблаченной до сих пор агентуры германской разведки».

Как я уже писала, брат Веры, Борис, работал ремонтным рабочим на железной дороге. Он давно уже не был германским подданным, но все знали, что он немец, тем более что он зачем-то сменил имя и теперь звался Фердинандом. В полученном мною ответе из ФСБ, в частности, приводилась такая цитата из обзорной справки по его делу: «Садлон подлежит аресту как бывший германский подданный, в 1914 году попавший в плен к русским и оставшийся в России на постоянное жительство».

Фердинанд Садлон был арестован 23 декабря 1937 года. На допросе он сказал все, что от него хотели услышать, а именно, что в конце 1930 года он был в Москве, и будто бы тогда сестра Вера убедила его передавать ей за деньги сведения «о наличии воинских частей в Витебске и о расквартировании комсостава». Сведения эти Вера якобы передавала в Германию брату Георгию. (Георгий в 1922 году был «репатриирован» в Германию. Там он работал шахтером и умер в старости, оставаясь православным и так и не научившись толком читать и писать по-немецки).

В итоге Веру и Бориса расстреляли. Его – 22 мая 1938 года. А ее? Я не верила ни первому свидетельству о смерти, ни второму, где значились разные даты смерти и разные причины: в первой – туберкулез, во второй – расстрел. А в письме из ФСБ было написано, что в материалах дела нет данных о том, когда приговор был приведен в исполнение. В «Мемориале» мне посоветовали сделать очередной запрос о списках расстрелянных в апреле-мае 1838 года. Ответа не последовало. (Как потом выяснилось, он затерялся на почте.) Через полгода я решила повторить запрос. И теперь я знаю, что «Китаева Вера Оскаровна из места содержания под стражей была взята в 17 часов 30 минут 9 мая 1938 года и в 18 часов того же 9 мая 1938 года расстреляна. Труп зарыт на установленную глубину, о чем составлен настоящий акт в одном экземпляре».

Что же касается Роберта Добровольского, то он был арестован 20 декабря 1937 года (т.е. тремя днями раньше Фердинанда), осужден и приговорен к расстрелу по другой статье. Видимо, это просто совпадение, и его дело не имеет отношения к делу моей бабушки».

Фотографии и документы* Церемония установки таблички
«Последнего адреса» (фотовидео)

*Опубликовано с разрешения родственников репрессированного.

Фото: Мария Олендская

***
База данных «Мемориала» содержит сведения еще о пятерых репрессированных, проживавших в этом доме. Если кто-то из наших читателей хотел бы стать инициатором установки мемориального знака кому-либо из этих репрессированных, необходимо прислать в «Последний адрес» соответствующую заявку.
Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте.

Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.