Дом № 5 по улице Яблочкова был возведен в 1880 году архитектором Николаем Всеволодовичем Дмитриевым, а затем надстроен. Тогда и появился выразительный щипец, выполненный в чертах русского северного модерна.
В доме находились жилые квартиры, одну из которых в 1930-е годы занимала семья Степана Тимофеевича Аверина.
Степан Тимофеевич Аверин родился в 1891 году в деревне Филюково Павловского уезда Нижегородской губернии. После получения высшего образования он стал работать инженером в тресте Ленгосторфа, занимал должность заместителя главного инженера предприятия. В 1927 году Степан Тимофеевич женился, вскоре в семье появилось двое детей. Воспитанием детей занималась бабушка Мария Прокофьевна Аверина, проживавшая вместе с семьей сына.
15 сентября 1937 года Степан Аверин был арестован органами НКВД. Дело было сфабриковано молниеносно. За «вредительство» и «терроризм» уже через две недели Аверин был приговорен к расстрелу. 6 октября 1937 года приговор был приведен в исполнение. Степану Тимофеевичу Аверину было 46 лет.
Семье же сообщили о том, что он был выслан из Ленинграда. А 23 октября 1937 года арестовали и 35-летнюю жену Степана, артистку хора Государственной академической капеллы Елизавету Николаевну Аверину. Вот как она описывает постигшие ее несчастья в письме, направленном в апреле 1938 года жене Максима Горького Екатерине Павловне Пешковой, возглавлявшей тогда единственную правозащитную организацию в стране — «Помощь политическим заключенным»:
«Я жила с мужем 11½ лет, имею двух детей мальчиков в возрасте 4 и 10 лет. За эти 11½ лет я не замечала за мужем в семейном быту никаких контрреволюционных действий или разговоров. Ни в каких пьяных кутежах он никогда не участвовал. К нам почти никто не ходил, да и мы также, так как были очень заняты. Что делалось у него на службе, я, конечно, не могла знать, так как была занята своей работой, да и он приходил очень поздно, усталый и измученный за целый день. После ареста мужа я все время надеялась, что это недоразумение — НКВД все разберет, и если он невиновен, отпустит домой, а виновен, понесет заслуженную кару. Но через месяц 15 октября я узнала на улице Воинова, 25, что муж мой выслан в Северные лагеря. Ни срока, ни места высылки мне не сообщили. Это был второй удар судьбы. Ради своих ребятишек я старалась не впадать в отчаяние, взяла еще нагрузку в работе и жила надеждой, что срок его высылки небольшой, может быть, он поплатился за какие-нибудь служебные ошибки.
В ночь на 23 октября начался для меня кошмар, который мне никогда бы не мог и присниться. Ночью приехала машина НКВД и забрала меня в тюрьму на Арсенальной ул, д 9. Дети мои остались с бабушкой 75 лет. При аресте мне предложили подписать бумажку, что меня как жену врага народа берут под стражу. Я, не зная за собой никакой вины ни перед родиной, ни перед правительством, простилась с сонными детьми, поехала очень спокойно. В тюрьме я просидела три месяца и то, что я там перенесла в смысле условий, не считаю нужным описывать. Думаю только, что наше правительство не допустило бы того, что там делалось с женщинами. Один раз меня вызвал следователь и на допросе спросил: "Знали ли Вы о контрреволюционной, троцкистско- зиновьевской шпионской деятельности Вашего мужа?" Потрясенная до основания (муж был беспартийный), я подписала, что ни о какой преступной деятельности своего мужа не знала. 4 января 1938 года мне предложили подписать постановление Особого совещания НКВД о том, что меня, как социально-опасный элемент, высылают из Ленинграда в Казахстан сроком на пять лет».
В январе 1938 года Елизавету Николаевну выслали в станицу Иссык-Энбекши в Казахстане, мать Аверина Марию Прокофьевну, тоже получившую пять лет как «член семьи изменника родины» — в село Учалы на станции Миасс в Башкирии. Обоих сыновей Авериных взял к себе брат Елизаветы Николаевны.
«И вот 15 января 1938 года меня, в числе других жен арестованных мужей, посадили под направленными с двух сторон винтовками в обледенелую теплушку и под конвоем эшелоном повезли в Казахстан. Я не имела возможности проститься ни с детьми, ни с родителями. <> Три месяца лежания на каменном полу и теплушка не прошли для меня даром. Я тяжело заболела в дороге острым суставным ревматизмом всех суставов. 11 суток я кричала почти без перерыва от ужасных болей, без медицинской помощи и ухода. Я просила на каждой станции начальника эшелона, чтобы он отправил меня в больницу, только бы вон с досок тряского вагона. И только в Алма-Ата 2 февраля меня скорой помощью отправили в горбольницу, где я пролежала 2 месяца. 31 марта я из больницы была выписана, и НКВД г. Алма-Ата направило меня в станицу Иссык-Энбекши Казахского района на жительство.
Пишу Вам из Иссыка. Нет предела моему отчаянию. Я совершенно еще больной человек, болят руки и ноги. Я ничего уже не хочу от жизни. Если бы не дети, то я давно бы уже прекратила свою жизнь и не стала бы терпеть позор клейма "социально-опасный элемент". За что, за что такая жестокая расплата? Я не виновата ни в чем перед родиной и правительством. Я только жена мужа, который арестован и выслан по причинам, мне совершенно неизвестным. Я никогда не позволила бы себе жить с человеком, который может заниматься контрреволюцией, и поверьте мне, Екатерина Павловна, что я, жена, первая бы сообщила в НКВД об этом и вычеркнула бы мужа из своей жизни. Почему жена должна отвечать за то, что ей совсем неизвестно. Ведь я работала 18 лет, срок немалый, чтобы выявить мое лицо. Я любила свою родину, свою работу, любила свою жизнь и детей. Была счастлива тем, что живу в такой исторический век. Я радовалась счастливой советской жизни, горячо радовалась успехам своей страны и тяжело переживала ее невзгоды. Я глубоко верила в правду советского строя. То же самое по моим наблюдениям разделял со мною мой муж. Позволю себе отметить, что он плакал как ребенок, когда был убит Сергей Миронович Киров.
И что же случилось? Меня, как преступницу, посадили в жуткую тюрьму на 3 месяца, осудили на позорное изгнание из Ленинграда со штампом "социально-опасный элемент". Я не видела людей, которые меня осудили, мне не дали слова для своего оправдания. Я не могу и не хочу примириться с этим позорным клеймом. Я никогда не была преступницей и никогда таковой не буду. За что не доверяет мне Советское Правительство после 18 лет честной работы? За что разбиты вдребезги счастье и жизнь советской матери? Несмотря на все случившееся, я все равно верю в Советскую правду и знаю, что ее можно найти в Москве, если ошибается Ленинградское НКВД. Если бы я была виновата хоть каплей перед родиной, то поверьте мне, Екатерина Павловна, я не посмела бы писать и лгать о своей невиновности и заставила бы себя хлебать горечь расплаты».
В своем письме к Пешковой Аверина просила «помочь снять позорное клеймо и высылку и, возвратившись в Ленинград, вернуть счастье советского человека». В начале июля 1938 года Пешкова послала Авериной 50 рублей помощи, а в середине июля организация «Помощь политическим заключенным» перестала существовать.
В 1957 году Степан Тимофеевич Аверин был полностью реабилитирован.
Церемония установки памятной таблички "Последнего адреса": фото
Фото: Наталья Шкуренок
Мы с большим сожалением сообщаем, что табличка по этому адресу была демонтирована после ремонта фасада. Мы не теряем надежды на то, что она будет восстановлена.