Санкт-Петербург, ул. Чайковского, 24
На карте На карте

| 14 января 2018
Здание по адресу улица Чайковского, 24 было построено архитектором Р.Б. Бернгардтом в 1860 году для генерала от артиллерии, попечителя Александровского комитета о раненых А.А. Фадеева. В 1900 году дом был приобретен женой полковника Кавалергардского полка О.В. Серебряковой. В том же году архитектор Борис Гиршович построил новое здание, включив в него и то, что было. Свои обликом дом напоминает первые дворцы Петербурга, его барочную застройку.
 
До Октябрьской революции здесь располагалось шведское посольство, проживал пианист и дирижер А.И. Зилоти, художник Н.П. Богданов-Бельский, семьи графа Т.М. Лорис-Меликова, гвардии полковника Н.И. Новосильцева, министра внутренних дел генерал-лейтенанта П.Д. Святополк-Мирского.
 
В 1920-е годы в доме находилась Школа киномехаников. В те же годы в этом доме в семье своей тети С.Е. Алянской проживал вместе с матерью Идой Ефимовной Виктор Федорович Хородчинский. В документах встречаются еще четыре варианта написания его фамилии – Хародзинский, Хорочинский, Харачинский, Хародчинский.
 
Заявку на установку таблички прислали родственники Виктора Хородчинского, они же по имеющимся в семейном архиве документам и семейными преданиям написали о нем текст, который мы приводим ниже.
 

«Виктор Хородчинский прожил неполных 25 лет (он родился в 1913 году в Выборге. – ред.). 2 октября 1937 года тройка НКВД по Челябинской области приговорила его к расстрелу. Через три дня приговор был приведен в исполнение.
 
Первый раз он был арестован ровно восемь лет до этого, 5 октября 1929 года. Ему было тогда 15 лет, он жил с матерью, Идой Ефимовной Хародчинской в Ленинграде на ул. Чайковского, в доме № 24, в квартире 20. Учился в школе № 13, это Соляной переулок, дом № 12.
 
Причиной ареста послужила написанная им рукописная листовка, которая встретила одобрение и поддержку одноклассников. В ней говорилось о последних событиях в стране, высылке Льва Троцкого, об уходе многих партийных вождей в оппозицию Центру, возглавляемому Сталиным, о том, что происходящее в ленинградских парторганах доказывает, что в политику партии вкрались досадные ошибки. Он писал: «Мы призываем смело вскрывать все ошибки партаппарата и требовать очищения советских и партийных органов на основе широчайшего участия рабочих масс». Заканчивалась листовка лозунгом «Да здравствует диктатура трудящихся!»
 
Виктор был признан руководителем группы ленинградской молодежи и приговорен к пяти годам в Соловецком концлагере. По ходатайству Политпомощи, возглавляемой Екатериной Пешковой (жена писателя Максима Горького, полное название организации – «Помощь политическим заключенным». – ред.), срок был уменьшен до трех лет в связи со школьным возрастом осужденного.
 
Отсидев три года, Виктор был освобожден. В 1932 году он вернулся в Ленинград и поступил в Металлургический институт. Он больше не выступал с критикой партии и советского строя, но в ноябре 1932 года был вновь арестован. Постановлением Коллегии ОГПУ приговорен к пяти годам заключения в Соловецком лагере по обвинению в руководстве контрреволюционной молодежной организацией меньшевиков.
 
Главное доказательство (его вины. – ред.) состояло в том, что отец Виктора Федор Исаевич Цедербаум (двоюродный брат известного меньшевика Мартова Ю.О. – ред.) был видным меньшевиком. А выйдя на свободу, Виктор встречался с родными отца, и это было расценено органами как установление связи с подпольем. Сам Федор Цедербаум в это время сидел в Верхнеуральском политизоляторе. А когда он был ненадолго выпущен в 1936-м, сын уже сидел в Соловецком, а затем в Челябинском политизоляторе.
 
Они не имели физической возможности встретиться. И были расстреляны – в разных местах, но примерно в одно время, осенью 1937-го.
 
Виктор действительно гордился отцом и считал его образцом политического деятеля. Как и отец, Виктор стал социал-демократом и оставался им до конца. Это может показаться странным, но в СССР долгое время соблюдался установленный в царской России в 1904 году статус политического заключенного, который получали члены революционных партий. В отличие от уголовников, политзаключенных не заставляли работать, разрешали чтение центральных газет и пользование библиотекой, выдавали бумагу и карандаши. За нарушение режима политзэки лишались этих благ. Виктора постоянно обвиняли в нарушениях режима, делали это конвоиры, охранники и вахтеры.
 
Для восстановления своих прав Виктор, также в традициях политзеков царской России, объявлял голодовки и добивался своего. «С момента первого ареста в 1929 году он объявлял голодовки несколько раз, но с каждым разом успех достигался все более дорогой ценой», – пишет в своих воспоминаниях Юрий Чирков, узник Соловков, свидетель одной из голодовок Виктора в 1935 году.
 
В сентябре 1936 года Виктор был переведен в Челябинский политизолятор. Он сам настаивал на переводе из-за постоянных конфликтов с администрацией Соловецкого лагеря. Но и с Челябинской администрацией он сразу вступил в конфронтацию.
 
В 1937 году в Кремле было принято решение о ликвидации статуса политзаключенного. В середине 1937 года приказом Ежова Политпомощь Екатерины Пешковой была распущена. Все политзеки СССР к концу года были расстреляны.
 
Виктор понимал, каков будет его конец. Сохранились три его стихотворения.
 


ТИФ
 
Недаром я судьбы оскал 
Встречаю, трепетом объятый. 
В ее улыбке холод скал 
И соловецкие закаты. 
Иду с горячей головой, 
Бреду, шатаясь, словно пьяный, 
А позади идет конвой, 
Уставя в спину мне наганы. 
Вокруг сосновые боры, 
Деревья пляшут в лунном свете, 
И душный запах камфары 
Меня встречает в лазарете.


Фото: Виктор Хородчинский. 1-й арест (15 лет). 
Из архива НИЦ “Мемориал”, Санкт-Петербург
 

Фото: Виктор Хородчинский. 2-й арест. 
Из архива НИЦ “Мемориал”, Санкт-Петербург
В ОДИНОЧКЕ
 
На штукатуренной стене 
Мой друг оставил память мне — 
Четыре вырезанных слова: 
«Товарищ, будь всегда суровым».
Стена — кладбище. 
Я хожу, словно служитель молчаливый, 
И зорким взглядом нахожу 
Давно забытые могилы. 
Могил тут много... 
Вот одна уже совсем 
С стеной сравнялась. 
На штукатурке у окна
Лишь серое пятно осталось. 
Другая у дверей видна, 
Та уцелела от ненастья: 


«Товарищ, верь, взойдет она, 
звезда пленительного счастья». 
Та жизнь, что за дверьми слышна, 
Отгородилася барьером, 
Здесь жизнь, как надпись у окна, 
Пятном расплывшаяся серым. 
Но в сердце кровь кипит, поет... 
Шаг часового, звучен, четок 
Нет, нет — спокойствие мое 
Не сломит крепкий ряд решеток. 
Стучат шаги — 
Опять ко мне... — 
«Встань на допрос». 
И вижу снова на штукатуренной стене 
Четыре вырезанных слова: 
«Товарищ, будь всегда суровым».

 


РАССТРЕЛ
 
И меня расстреляют. 
Печален, спокоен, 
Я пройду сквозь тюремную сизую муть. 
Пред взводом поставят. 
И точен и строен 
Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь. 
Мимолетно припомню судьбу Гумилева, 
Лица милых расстрелянных где-то друзей. 
На солдат посмотрю — 
Будут странно суровы 
И угрюмо-бездушны глаза палачей. 
И спешащим вдогонку годам отгремевшим 
Будет страшен секунд утомительный бег. 
Залпа я не услышу. 
Лицом побледневшим 
Вдруг уткнусь в окровавленный 
Колющий снег.»


Фото: Виктор Хородчинский. 2-й арест. 
Из архива НИЦ “Мемориал”, Санкт-Петербург
 
По всем приговорам Виктор Федорович Хородчинский был полностью реабилитирован в 1989 году.
 
 
Документы следственного дела Церемония установки таблички
«Последнего адреса» (фото)


Фото: Наталья Шкуренок

***
Книга памяти "Ленинградский мартиролог" содержит сведения еще об одном репрессированном, проживавшем в этом доме: это Эдуард Казимирович Лабуц. Если кто-то из наших читателей хотел бы стать инициатором установки ему мемориального знака, необходимо прислать в «Последний адрес» соответствующую заявку.
Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте.

Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.