Пятиэтажный кирпичный дом № 18, корпус 2 был построен в 1910 году.
Согласно базам «Мемориала», в годы Большого террора не менее 10 жильцов этого дома были расстреляны. Одному из них сегодня мы установили памятный знак. Заявку на установку таблички подала внучка репрессированного, Марина Витальевна Бокариус.
![](/picts/news/19_20180610204321RapoportMYu.jpg)
Михаил Юрьевич Рапопорт родился в 1882 году в Витебске. Затем семья переехала в Псковскую губернию, где отец Михаила занимался торговлей лесом. «Совсем мальчишкой ходил на сплав леса с рабочими и агитировал их против хозяина (отца)», - вспоминала рассказы Михаила Юрьевича его дочь, Фелика Михайловна Бокариус.
Еще в юности Михаил увлекся революционными идеями. В 1902 году он вступил в РСДРП. Вскоре он был вынужден эмигрировать. Высшее образование Михаил получил за границей, во время эмиграции в Швейцарии. По свидетельству дочери, он учился на историческом и техническом факультете.
Из эмиграции Михаил вернулся в 1905 году и активно включился в партийную работу. Работал наборщиком в подпольной типографии под именем «Евгений Выборгский».
Примерно в 1907 году Рапопорт был в первый раз арестован, некоторое время просидел в Бутырской тюрьме. Вскоре, за неимением прямых улик, его выпустили, но отправили служить в армию.
После службы в армии его направили в Пермь на лесопильный завод, где он продолжил заниматься политической агитацией.
В 1914 году Михаил Юрьевич женился и вскоре был переведен на работу на строительство Мурманской железной дороги, на станцию Медвежья гора. В 1916 году у Рапопортов родилась дочь Фелика.
После Октябрьской революции Рапопорт работал в системе Экспортлеса и Наркомата лесной промышленности, часто ездил в командировки за границу: в Германию, Эстонию, Великобританию, в 1925-1926 годах полгода был в Персии.
В 1922 году старший брат Михаила, Александр Юрьевич Рапопорт, был назначен юристконсультом советского торгпредства в Германии. Когда в начале 1930-х годов его отозвали в Москву, он отказался вернуться. Через некоторое время он с семьей переехал в Париж. Возможно, это как-то повлияло на арест Рапопорта, а, возможно, одной из причин послужило и то, что Михаил Юрьевич, по словам дочери, не скрывал своего отношения к происходящему в стране. «Когда начался поход на деревню, раскулачивание, отец очень резко критиковал политику, проводимую Сталиным, особенно, когда начались процессы: "Хозяин разворачивается…" О членах ЦК говорил: "Что они смотрят? Ведь сами потом головы не снесут"».
3 декабря 1937 года органы НКВД арестовали начальника Главвостлеса Наркомата лесной промышленности СССР Марка Львовича Гринштейна. Тогда же, по свидетельству дочери, Рапопорта уволили с работы – к тому моменту он работал инженером по лесопилению Главвостлеса. Но затем, в марте 1938-го, его восстановили – в должности старшего диспетчера. Гринштейн был расстрелян 25 января 1938 года по обвинению «в участии в контрреволюционной террористической организации».
После этого прошла серия арестов сотрудников Главвостлеса. За Михаилом Юрьевичем пришли 6 августа 1938 года. Во время ареста в доме была только пожилая няня, жена и дочь Рапопорта были в отъезде. Впоследствии дочь Рапопорта вспоминала: «За полгода до этого, 9 февраля 1938 года, был арестован мой жених, приват-доцент I-го Московского медицинского института, где я тогда училась на четвертом курсе, Григорий Львович Розенцвейг, врач, альпинист, участник Памирских экспедиций, в августе 1937 года в составе группы из восьми человек поднявшийся на вершину Пика Ленина (Григорий Львович Розенцвейг был арестован 10 февраля 1938 года по обвинению «в принадлежности к контрреволюционной террористической и шпионской организации и подготовке терактов против руководителей ВКП(б) и советского правительства». Его расстреляли 7 апреля 1938 года. – ред.). Чтобы отвлечь меня, вероятно и для того, чтобы я не бегала так часто к матери и сестре моего друга, родители уговорили меня поехать с мамой в Гагры. Там, через пять дней после приезда, и настигла нас телеграмма…».
По свидетельству дочери, при аресте были изъяты все личные документы, подшивка газеты «Искра» за все годы издания, книги и машинописная рукопись работы Рапопорта по истории России. Две комнаты, в которых они жили, опечатали, оставили лишь небольшую комнату мамы (18 м).
«У отца была подобранная им у букинистов хорошая библиотека, в основном история, философия, его любимый Спиноза. Были, конечно, классики, поэзия <…> Из двух уцелевших писем отца мне одно – лекция о Шекспире (1937 г.), второе - печатными буквами сказка. Отец преклонялся перед В.Г. Короленко и хранил его письмо в ответ на свой рассказ, который отец послал ему. Помню, там были слова: "Пишите, молодой человек, пишите!"», - вспоминала дочь Рапопорта.
Как следует из архивных документов, Михаилу Юрьевичу предъявили обвинения в том, что он якобы с 1924 года являлся агентом латвийской и германской разведок, которым передавал на протяжении ряда лет шпионские сведения. Согласно версии следствия, Рапопорт якобы еще в 1929 году вступил в антисоветскую диверсионно-вредительскую организацию правых, по заданию которой проводил вредительскую работу в лесной промышленности.
«Мы вернулись в Москву к запечатанным комнатам. Начались мои мытарства, хождения в очереди. <…> Эти очереди! Безмолвные почти, обреченные люди с отчаявшимися глазами и серыми лицами… Женщины, женщины – молодые, старые, иногда почти девочки, изредка пожилые мужчины, женщины, женщины. И слова-то какие: “За кого стоите?” - муж, брат, сын, отец – изредка жена или дочь, - вспоминала Фелика Михайловна. - Когда после ареста я нашла отца в Бутырской тюрьме, первую передачу – 25 рублей – у нас приняли 12 сентября 1938 года. Вторую – 27 сентября – не приняли: “Выбыл”…».
Именно в этот день, через полтора месяца после ареста, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Рапопорта к расстрелу по обвинению в «шпионаже». Он был расстрелян в тот же день. Ему было 56 лет.
выдано 12.09.1990
(«Причина смерти: расстрел»)
Но семья ничего не знала о приговоре. «3 декабря на очередном "приеме" у дежурного Военной коллегии я стала как-то смелее, нет, просто менее смиренно-обреченной. <…> Я сказала, что не столько учусь, сколько стою в беспросветных очередях, что я хочу знать, в чем обвиняется мой отец. <…> “Ваш отец осужден по статье 58 п. 7, 8, 10 на 10 лет режимных лагерей без права переписки, с конфискацией личного имущества”. Я тогда не знала весь ужас этого приговора».
Михаил Юрьевич Рапопорт был полностью реабилитирован в 1956 году. «В 1956 году мы получили, в ответ на запрос, похоронную на отца (в этой справке смерть была датирована 13 октября 1944 года, в графе «причина смерти» стоял прочерк. – ред.). Однако, когда я разговаривала с прокурором Военной коллегии, после реабилитации отца, он мне сказал, что Михаил Юрьевич Рапопорт, мой отец, был расстрелян 27 сентября 1938 года».
Лишь в 1990 году семья получила свидетельство о смерти, в котором были записаны истинные дата и причина смерти.
«Своего деда Михаила Юрьевича Рапопорта я не знала, - написала нам заявительница, внучка Рапопорта Марина Витальевна Бокариус. - Я родилась через три года после его смерти. Сегодня исполняется 80 лет после его трагической кончины. Но в детстве и всю жизнь рядом с мамой и бабушкой я чувствовала атмосферу беззаветной любви и преданности ему. Когда я смотрела фильм “Холодное лето пятьдесят третьего…”, я гордилась ими, потому что ни при каких обстоятельствах им не могло прийти в голову отречься от мужа и отца. Незадолго до своего ухода мама написала статью о своем отце – “Этого нельзя забыть” (выдержки из этой статьи, напечатанной в 1992 году, использованы в данной публикации. – ред.), а мне сказала, что в ее жизни не было и дня, когда бы она не вспоминала отца.
Он был высокообразованным человеком, прекрасно знал историю, у него была замечательная библиотека, он переписывался с В.Г. Короленко. Посылал ему на отзыв свою повесть о России, которая пропала после обыска вместе со всеми его бумагами и письмами, писал сказки для своей маленькой дочери. Он был очень музыкален, прекрасно пел. Любил и был любим.
О том, что он был расстрелян в октябре 1938 года, мама узнала только во время реабилитации в 1956 году. А в дни войны к бабушке не раз приходили люди от его имени, забирали деньги и крохи продуктов, которые сумела переправлять ей мама из деревни…
Я застала людей, знавших его. И все его любили. Все, кто знал его и общался с ним: его сестра, друзья юности, кучер, который возил его на службу, соседи по дому, няня, прожившая рядом с ним 20 с лишним лет. Она не могла пережить его ареста, была единственной свидетельницей его ухода из дома. И потом по многу раз в день говорила, как он ей крепко-накрепко руку пожал, и повторяла последние слова, которые он сказал, уходя, махнув рукой: “Девчонку жалко”. А когда она кинулась к нему со словами: “Барин, что же это происходит?!”, офицер оттолкнул ее и сказал: “Ты что, старая, бар и господ давно нет”. Она с достоинством ответила: “Вот он барин, а ты – нет. Он никогда в жизни мне ты не сказал”».
![](/picts/news/61_20180614083228MSk_Njvinsky_18-2_d900.jpg)
*** |
База данных «Мемориала» содержит сведения
еще о девяти репрессированных, проживавших в этом доме. Если кто-то из наших читателей хотел бы стать инициатором установки мемориального знака
кому-либо из этих репрессированных, необходимо прислать в «Последний адрес» соответствующую заявку. Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте. |