​Санкт-Петербург, 10-я Советская улица, 17
На карте На карте

| 30 сентября 2018

Доходный дом А.Л. Шмерко был возведен по проекту модного архитектора Мариана Лялевича, работавшего в стиле модерн, в 1911 году.

Здесь была квартира С. Аллилуева, где бывали Ленин, Сталин, Зиновьев. В 1938 году в квартире открыли соответствующий музей.

А годом раньше из этого дома сотрудники НКВД увели Николая Михайловича Художилова, который стал жертвой выполнения приказа № 00485, так называемой «польской национальной операции».


Николай Михайлович Художилов родился в 1900 году в Петербурге в дворянской семье.

Он работал старшим инженером по механизации Ленинградского узлового погрузочного управления, а на момент ареста – помощником машиниста 8 участка паровозного депо станции Ленинград Московской линии Октябрьской железной дороги.

Его племянник Никита Владимирович Благово записал свои воспоминания: «Хорошо помню роковое утро 10 июня 1937 года. Короткие и страшные события того дня врезались в память накрепко, как одно черное пятно, со временем не только не бледнеющее, но становящееся от понимания произошедшего все более зловещим. Звонка или стука в дверь я не слышал, разбудил меня необычный для четырех часов утра шум. Наша семья состояла из шести человек: бабушки и дедушки Веры Николаевны и Михаила Николаевича Художиловых – родителей мамы, погибшей при моем появлении на свет; дяди и тети Николая Михайловича и Лидии Николаевны Художиловых – семьи их сына, озаренной светом голубых глазенок двухлетней дочки Наташи; и меня – фактического сироты, окруженного теплом и заботой со стороны не только бабушки и дедушки, но и дяди Коли.

Племянник Н. Художилова - Никита Благово на
игрушечном тракторе, изготовленном дядей 

Думаю, не ошибусь, если напишу, что дядя Коля мне заменял отца. Его доброту я ощущал постоянно и запомнил на всю жизнь. Однажды, утром очередного нового года, я нашел под елкой удивительный подарок – маленький ломик и столь же миниатюрную кирку. Сколько радости не раз испытал я впоследствии, когда, помогая дворнику, ударом ломика откалывал от тротуарных плит пластинки спрессованного снега или льда. А какой плохо скрываемый восторг внезапно возник в моей груди, когда дядя неожиданно посадил меня на сделанный его золотыми руками детский трактор (почти «Фордзон»), который, благодаря аккумулятору, мог самостоятельно двигаться, да еще с горящими фарами! Одна из последних зим запомнилась катаньем на искусно смастерённых дядей Колей специальных санках, в которые охотно впрягалась лайка Тайга, наша веселая любимица. Наконец, неподдельное восхищение вызвало первое в жизни знакомство с огромной машиной, паровозом серии СУ, которое состоялось, когда мы с бабушкой по какому-то поводу пошли на Московский вокзал провожать дядю в очередной рейс. Огромные красные колеса, маслянистые шатуны, зеленый борт кабины, из окна которой приветливо улыбался дядя, струи пара, окутавшие махину при пробуксовке, – все породило чувство гордости маминым братом и непременное желание в будущем овладеть столь важной профессией. Однако наиболее поразительным был последний подарок помощника машиниста. Это была железная дорога, подобной я не видел ни в одном музее. Ширина колеи составляла 30–35 мм, подвижной состав – платформа, полувагон, зеленый пассажирский пульман и какое-то подобие воронки на колесах, которому дядя уверенно дал называние «думпкар», пояснив, что он предназначен для перевозки сыпучих грузов. Но главной изюминкой был, конечно, паровоз – лаково-черный, с тендером и множеством никелированных деталей. Он двигался не с помощью электромоторчика, как модели производства Германской демократической республики, появившиеся у нас после войны, а благодаря особой системе, первоисточником энергии была небольшая спиртовка, которая «включалась» только взрослыми. Паровоз был чудом, которое я никогда не смог забыть!

Мы жили в доме 17а на 10-й Советской улице, в довольно большой коммунальной квартире под № 8, в которой также помещалась бездетная семья сотрудника НКВД Григорова, интендант Алиев с женой-врачихой, носившей звучную фамилию Викингейзер, и сыном.

Художилов Михаил Николаевич
(1871-1942
)

Конечно, при вторжении в квартиру нежданных посетителей никто из соседей признаков жизни не подал. Я же, проснувшись, увидел двух незнакомых мужчин в форме, дворника и какую-то женщину. Услышал плач сестренки на руках у тети Лиды и вдруг поймал растерянный взгляд дяди, что-то собиравшего в какую-то сумку. Дедушка выглядел совершенно поникшим, безмолвно опустошенным, он лучше всех понимал происходящее, ведь только недавно вернулся домой, отбыв трехлетнюю ссылку в Сыктывкаре. Бабушка беззвучно плакала, пыталась чем-то помочь дяде Коле в его печальных сборах. Дядю торопили, он пытался сохранить самообладание, говорил какие-то успокаивающие фразы: «Это ошибка, я скоро вернусь…» После того, как его увели, все некоторое время стояли в оцепенении.

Потом началась длинная череда хождений на Шпалерную (улицей Воинова у нас дома ее не называли), стояние в очередях, пронзительно точно описанное в знаменитом «Реквиеме» великой Анной Андреевной Ахматовой. В декабре на Шпалерной сообщили, что передачи больше принимать не будут, обвиняемый осужден на 10 лет без права переписки. Последнее вызвало у бабушки недоумение и плохо скрываемое возмущение. Тогда невозможно было догадаться о дьявольском смысле этого приговора.

2 января 1938 года внезапно выслали плачущих и потрясенных тетю Лиду и трехлетнюю Наташу. Как оказалось впоследствии – на лесоповал, в Кировскую область.

Когда «разоблачили» палача Ежова, у бабушки затеплилась надежда на восстановление справедливости. Она долго сочиняла и не раз переписывала своим ровным гимназическим почерком письмо новому наркому Берии. Помню, как мы отправляли это заказное письмо на почте, неподалеку от Александро-Невской лавры, собор и кладбища которой часто посещали. Никакого ответа, конечно, не получили, хотя долго ждали и надеялись. Месяцы ожидания превратились в годы… Но вера в возвращение сына у бабушки, уйдя в глубь души, не исчезала. Иногда, в июне, она вдруг произносила: «Осталось 9 лет…», спустя год – «Осталось 8 лет…»

Затем в город пришла война. Из окна, которое дядя сумел вскоре после моего появления на свет специально пробить в глухой тыльной стене дома для лучшего освещения полутемной узкой комнаты, я со страхом наблюдал, как чистое голубое небо глухо затягивала жуткая чернота дыма горящих Бадаевских складов. Мрачные месяцы блокады принесли не только тяжелейшие страдания, но и потерю особо дорогих мне дедушки и бабушки. Поскольку я ничего не знал о судьбе тети Лиды и сестры Наташи, то с той поры стал считать себя единственным, кто все еще ждал дядю Колю. С особым внутренним волнением встретил 1947 год. Увы, надежды не оправдались…

Каверзнева Лидия Николаевна
 (1908-1979)

Однажды в 1944 году в телефонной трубке я совершенно неожиданно услышал почти забытый голос тети Лиды, робко поинтересовавшейся, не желаю ли я встретиться с нею и своей сестрой Наташей. Я тотчас радостно откликнулся, и, едва дождавшись назначенного времени, поехал по названному адресу. Вскоре полутемная лестница дома на известной трущобной улице Шкапина привела меня на последний, кажется, пятый этаж весьма запущенного дореволюционного строения. Дверь открыла очень худая, практически незнакомая, женщина с короткой стрижкой, лишь выразительные глаза которой помогли узнать когда-то миловидную тетю Лиду. В маленькой комнате я заново познакомился с сестрой, оказавшейся стройной белокурой школьницей небольшого роста, черты лица которой, особенно глаза, тотчас напомнили мне дядю Колю. В разговоре за чашкой чая прошлого не касались совершенно, как будто и не было тяжких лет разлуки и страданий «членов семьи изменника родины». В основном расспрашивали меня, да вскользь говорили об успехах в учебе Наташи и ее планах. Тетя часто кашляла, на лесоповале она «заработала» туберкулез. В облике, в манере говорить, в поведении матери и дочери я сразу ощутил какую-то подавленность, застывший испуг, затаенный страх. Печать своеобразной отверженности осталась на их лицах навсегда, почти не потускнев с годами.

Художилова Наталья Николаевна
(1934-2007)

Всю последующую жизнь мы с сестрой виделись регулярно, ходили в походы, катались на лыжах, бывали друг у друга на днях рождения. В школе Наташа училась хорошо, особенно ей нравилась математика, она удачно занималась легкой атлетикой (бегала средние дистанции) и мечтала о высшем образовании, которого не пришлось получить ее родителям. Семья жила очень бедно. Наташа после окончания семилетки поступила в педагогическое училище, всегда получала повышенную стипендию и отдавала ее, до последней копейки, маме. Потом выяснилось, что Наташу не могут принять университет, только в Педагогический институт (она училась в Институте им. Герцена). По меньшей мере, странно воспринимаются теперь решения сталинского руководства доверить дочери «врага народа» учить детей строителей коммунизма можно, а заниматься теоретической математикой нельзя, вероятно, опасно для обороны страны.

После смерти тирана постепенно началась реабилитация невинных жертв. Получила справку и тетя Лида, ставшая узаконенной вдовой. В официальном документе от 15 апреля 1957 года, напечатанном на бланке Военной коллегии Верховного суда СССР, указывалось, что «дело по обвинению Художилова Николая Михайловича <…> за отсутствием состава преступления прекращено. Художилов Н.М. реабилитирован посмертно». В другом документе указывалось, что «Н.М. Художилов умер от пневмонии в феврале 1942 года». Это была ложь, власть скрывала масштаб преступлений и побоялась сообщить правду, назвав расстрелянных якобы умершими от болезней.

Я не раз пытался что-то узнать у сестры о страшных годах ее детства, но она, как правило, отвечала вопросом «Зачем тебе это?» и умолкала. Однажды, когда поздравил ее с днем Победы, неожиданно рассказала о навсегда врезавшемся в память. Был обычный школьный день, на календаре 9 мая 1945 года. Неожиданно объявили, что необходимо срочно построиться на линейку. Встала в ряд и послушная Наташа. Директор обвел взглядом строй, увидел десятилетнюю ученицу, стремительно подошел к ней и громко сказал: «А тебе, дочери врага народа, здесь делать нечего, убирайся вон!» Она убежала в слезах. Лишь позже узнала, что начальник школы по должности (и мерзавец по существу) объявил собравшимся о великой Победе советского народа.

Никита Владимирович Благово
возле кенотафа дяде (Левашово)

После падения Советской власти мы с сестрой, наконец, узнали правду. В новом документе – архивной справке, выданной Управлением Министерства безопасности РФ по Санкт-Петербургу и области 4 февраля 1993 года было написано, что «Художилов Николай Михайлович обвинялся в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58-7, 9 и 11 УК РСФСР. Комиссией НКВД и Прокурора СССР 14 декабря 1937 года приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 20 декабря 1937 года в Ленинграде. Жертвы репрессий захоранивались в Левашовской пустоши, у пос. Левашово».

Вскоре мы, как и многие другие потомки невинно убиенных, отметили небольшим православным крестом-кенотафом условное место упокоения бесконечно дорогого нам человека – отца и дяди - и ежегодно посещали его, не только 30 октября. А в 2012 году удалось увековечить память более долговечной плитой.

От одного из товарищей по несчастью я узнал, что родственникам разрешено знакомиться с делами осужденных. В приемной известного дома на Литейном проспекте мы написали заявление, и спустя пару недель нас пригласили для ознакомления со следственным делом. Невольно ощущая холодок на спине от любого взгляда молча присутствовавшего в комнате сотрудника, мы с каждой прочитанной страницей (а их оказалось 84!) все больше ощущали гнетущую атмосферу 1937 года.

Открывает зловещую летопись постановление об аресте, которое утвердил пом. нач. УНКВД ЛО ст. майор государственной безопасности Шапиро. Оказывается, дядю изобличали в том, что «будучи в должности ст. инженера по механизации Ленинградского узлового погрузочного управления грузовой службы Управления Окт. ж. д., в течение 1935–36 гг. проводил к.-р. вредительскую работу, выразившуюся в разрушении всех подъемных погрузочно-разгрузочных работ Окт. ж. д., <…> и особо яркое проявление к.-р. вредит. работы было с повалкой и порчей подъемного 19-тонного парового крана № 47…» Подписали путевку на тот свет пом. нач. 3-го отделения 6-го отдела УГБ лейтенант Бычков, нач. 3-го отделения ст. лейтенант Исаев, зам. нач. 6-го отдела капитан Брозголь.

Дальше, страница за страницей, следуют протоколы допросов, которые вел лейтенант Бычков. Первый датирован 14 июня. Его содержание изложено на 14 страницах. Художилов виновным себя не признал, а в ответ на вопрос о существовании в области погрузочно-разгрузочных работ контрреволюционной деятельности подробно рассказал о серьезных систематических недостатках в своевременном снабжении остро необходимыми запасными частями соответствующих механизмов, что приводило к выходу их из строя. На эти недостатки Художилов неоднократно обращал внимание в устной и письменной форме.

Следующий протокол датирован 16 июня. Еще 13 страниц. Обвиняемый рассказал, что срыв планового показателя механизации работ произошел из-за необеспеченного руководством необходимого количества кранов, транспортеров, запасных частей к ним и несвоевременного их ремонта.

Третий протокол лейтенант Бычков датировал 17 июня. На 11 страницах выясняются фамилии вышестоящих должностных лиц, не справлявшихся со своими обязанностями, по чьей вине, согласно мнению Художилова, неудовлетворительно производились погрузочно-разгрузочные работы. Арестованный назвал руководителей (И.Л. Виноградов, Л.П. Сливяк, П.Н. Спивак, П.Г. Молчанов, К.И. Линов), в чьи обязанности входило разностороннее обеспечение соответствующих работ, и подчеркнул, что наличие в парке семи кранов пяти различных систем серьезно затрудняет их эксплуатацию, ремонт и снабжение запасными частями, о чем он не раз докладывал руководству в письменной форме, однако никаких практических действий оно не принимало.

Затем, судя по протоколам, наступила пятимесячная пауза. В конце ноября, 27 числа состоялась последняя, четвертая встреча палача и жертвы. Ее содержание запротоколировано на пяти с половиной страницах. Обвиняемый «признает» себя «участником польской националистической контрреволюционной группы», в составе которой выполнял задания завербовавшего его Л.П. Поляка в 1933–1937 годах. В отличие от предыдущих протоколов подпись «преступника» стоит под каждым, сформулированным следователем, ответом. Подписи выглядят уже менее уверенными. После десятого вопроса неожиданная и многозначащая запись – «Допрос прерван». Видимо, заключенный, не выдержав пыток, потерял сознание.

С не меньшим интересом мы читали и документы, проливающие свет на заключительную часть постигшей нашу семью трагедии. В 1956 году в Прокуратуру обратились с заявлениями жены трех из шести невинно расстрелянных по делу дяди Коли: Е.И. Поляк, А.И. Лихоткина и А.И. Вишневская (жена начальника железной дороги Г.Г. Вишневского). На основании проведенной старшим следователем Следственного отделения УКГБ СССР майором Прокофьевым проверки было дано заключение о необходимости прекращения дела: «Проверкой установлено, что дело по обвинению Вишневского и других было искусственно создано по инициативе быв. работников ДТО НКВД Октябрьской жел. дороги Брозголь и Василец и при участии других работников ДТО, „признательные“ показания обвиняемых получены в результате незаконных методов следствия».

Последнее слово о дяде Коле пришло неожиданно со страниц протоколов допроса в 1956 году тех сослуживцев, которых привлекали как свидетелей в 1937 году. Слесарь И.Д. Уваров, отвечая на вопрос майора Прокофьева, показал: «Художилова Н.М. я помню только с хорошей стороны. Он был хороший специалист, лично сам работал на физических работах, поэтому подчас по внешности и одежде в нем трудно было узнать начальника. С рабочими он жил хорошо, и те к нему относились с уважением; рабочие его любили. Поэтому, когда Художилов был арестован, то рабочие были возмущены и удивлены». В подобном духе высказывались слесарь А.Г. Степанов и стропальщик П.М. Соколов. А когда их спрашивали о показаниях (точнее – наговорах) в протоколах девятнадцатилетней давности, они ссылались на молодость, слабеющую память и давление следователя. Закончив знакомство с документами, мы некоторое время сидели молча, по-своему переживая прочитанное, ощущая трагичность событий, приведших к безвременной потере близкого нам человека».

Документы следственного дела Церемония установки таблички
«Последнего адреса»

Фото: Дарья Захарова



Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.