Пятиэтажный доходный дом № 17 был построен на 6-й линии Васильевского острова в 1901-1902 годах для чиновника Дмитрия Николаевича Иванова. В 1905 году одну из квартир дома занимал профсоюз рабочих конфетно-шоколадного производства. В 1910-1930-е годы почти 20 лет в этом доме жил Вадим Сергеевич Шефнер (1915-2002), выдающийся поэт и прозаик. С начала 1980-х здесь располагается библиотека имени Л.Н. Толстого. Согласно базам «Мемориала», не менее трех жильцов этого дома стали жертвами политических репрессий в 1930-е годы. Одному из них сегодня мы установили памятный знак.
![](/picts/news/71_20190913194600Dolotsky1.jpg)
В этом доме, в квартире № 19 жил с семьей военный топограф Лев Николаевич Долоцкий, арестованный через месяц после начала Великой Отечественной войны, 21 июля 1941 года. Он обвинялся в том, что «будучи враждебно настроенным к Советской власти, систематически <…> проводил среди военнослужащих своей части, а также в кругу своих знакомых контрреволюционную пропаганду, направленную против мероприятий, проводимых ВКП(б) и Советским правительством…», т.е. в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58-10 УК РСФСР.
По приговору Военного трибунала Ленинградского военного округа от 10 августа 1941 года Долоцкий был лишен воинского звания и приговорен к высшей мере наказания без конфискации имущества. Приговор был приведен в исполнение 25 августа 1941 года. Прокуратура Новгородской области реабилитировала Л.Н. Долоцкого лишь в 1995 году.
У Льва Николаевича была семья: жена Валентина Владиславовна и сын Дмитрий (1940 г.р.), 16 марта 1942 года они были эвакуированы из Ленинграда в Омскую область. Инициатором установки таблички Льву Николаевичу Долоцкому стала его внучка, Евгения Алифиренко. Вот что она написала о своем деде:
«Мой дед, Лев Николаевич Долоцкий, родился в 1902 году в семье железнодорожного инженера. В семье было трое детей: он, брат Игорь и сестра Мария (Мура). После окончания гимназии Лев Николаевич учился в Коммерческом училище, затем, уже при новой власти, он выбрал карьеру военного. Я не знаю, к сожалению, как в то время называлось учебное заведение, которое готовило военных топографов, но на момент знакомства с моей бабушкой он служил в подразделении топографических войск Красной Армии. По роду службы ему приходилось много ездить по стране в экспедиции. Последним местом его работы был Карельский перешеек, где он занимался размежеванием границ после финской кампании.
По воспоминаниям моей бабушки и отцовской тетки Муры, которая пережила блокаду и дожила до глубокой старости, Лев Николаевич был человеком неординарным. Он писал романтические стихи, рисовал тушью. Его, как прекрасного рисовальщика, Монетный двор приглашал для оформления новых денежных купюр.
![](/picts/news/10_20190913195238Dolotsky_fig2.jpg)
![](/picts/news/2_20190913195141Dolotsky_fig1.jpg)
Характер дед имел порывистый, в суждениях был резок и неосторожен. До зрелых лет он сохранил максимализм в высказываниях и поступках. Так, по рассказам бабушки, однажды он, будучи в служебных разъездах по Ленинграду, неосмотрительно съел 30 порций мороженого и заболел ангиной. В свое оправдание он говорил, что на улице было жарко, и он не заметил, как увлекся.
![](/picts/news/39_20190913202102Dolotsky2.jpg)
Бабушка вообще вспоминала только веселые моменты их совместной жизни. У Льва Николаевича было хорошее чувство юмора, и некоторые его меткие фразы до сих пор живут в нашей семье. Например, неудачно загоревшую на солнце бабушку он назвал «вождем краснорожих». Про знакомого человека, которому не шли усы, он говорил, что тот похож на кота, держащего в зубах мышь. Но это так, семейные анекдоты.
Я знаю несколько историй из его службы.
Однажды среди его солдат оказались два молодых якута, для которых жизнь в непривычных условиях была настолько невыносимой, что они не просто заболели, а стали чахнуть и были практически при смерти. Никто, кроме Льва Николаевича, не вникал в природу непонятной болезни солдат-якутов. Он стал расследовать это происшествие и, расспросив солдат, в конце концов выяснил, что в рационе этих новобранцев всегда была свежая оленья кровь. И лишившись ее, они долго бы не протянули. Пришлось ему, рискуя служебным положением, добывать кровь свиньи, чтобы спасти больных. Я полагаю, что начальство не одобрило бы такого нетрадиционного и рискованного способа лечения. Но якуты выздоровели. Возможно, история звучит несколько неправдоподобно, но такие диковатые и экзотические истории всегда были характерны для нашей семьи.
Другая история связана с его упрямым и непокорным нравом. Однажды вечером бабушка долго ждала его домой, а поскольку мобильных телефонов не существовало, то ей оставалось только терпеливо ждать его возвращения. Он вернулся домой поздно, злой, как черт, и рассказал следующее. Уж не знаю, по каким причинам, но он вовремя не откозырял какому-то начальнику, которого считал не слишком умным и приличным человеком (мягко говоря). В наказание ему на плацу поставили палку с надетой на нее начальственной фуражкой, и мой дед в чине капитана вынужден был до вечера маршировать мимо этого чучела и при приближении к нему вскидывать руку в военном приветствии. Нужно ли говорить, что дома бабушка выслушала весь поток нелестных эпитетов в адрес армейского руководства!
![](/picts/news/34_20190913195819reab-1.jpg)
Никто не знает, кто написал донос на Льва Николаевича. Хотелось бы мне узнать имя этого человека. Не уверена, смогла бы я сообщить потомкам доносчика, если бы они нашлись, что он сотворил… Думаю, что донос был сделан именно по идеологическим, а не по шкурным соображениям, так как уже началась война, и не было необходимости устранять его как соперника по службе, к примеру, или как соседа по квартире. Будучи офицером, Лев Николаевич должен был пойти на войну и, скорее всего, сложить там голову, поскольку, повторюсь, осторожность и рассудительность не были чертами его характера. Но, увы, властям было угодно загубить человека, отца годовалого ребенка, совершенно бессмысленно.
Я горжусь своим дедом, с детства составив о нем представление как о «последнем романтике», интересном и широком, сильным духом человеке.
Жаль, что меня лишили деда, которого мне всю жизнь не хватало.
Надеюсь, что эта табличка, которую мы установили на том доме, откуда его увезли навсегда, поможет помнить о страшном терроре и не допустить его повторения».
«Где под солнцем или ветром, Где Вы бродите теперь? И каких деревьев ветви К Вам стучатся в окна, в дверь? Где Ваш пес по Вас скучает? Где Ваш дом пустой стоит? И какое небо знает, Что Вам сердце говорит? Может, в поле, без дороги Вы застигнуты грозой? Еле двигаете ноги И глаза блестят слезой? От усталости, обиды, От досады и тоски Вы идете весь разбитый И стучат, стучат виски |
Молоточками сознанья,
Одиночества и слез, В жизни разочарованья И несбыточности грез? А, быть может, на дороге, Где Вам встретилась гроза, Вы смеялись очень много Прямо молниям в глаза. Может, смехом грому вторя, Презираете весь мир? Может, Вам сродни лишь море, Горы, солнце и эфир? Ну а может, Вы в постели И Вам снится третий сон? Может, Вам уж, в самом деле, Зазвенеть «вечерний звон»? |
Может быть, ведь я не знаю. Может, мне тоскливо жить? Может, мне напиться чаю? Может, снова полюбить? Может, место на погосте Приглянуть, не торопяся? Или, может, пойти в гости? У меня есть дочка Ася: Может, вырастет большая, Может быть, счастливой будет? Может быть, ведь я не знаю, Мое имя позабудет? Может быть, и я не знаю, Что мне делать, как мне жить. Это, верно, я скучаю… Иль хочу любимой быть». |
Л.Н. Долоцкий,
1934 год, Ленинград
Церемония установки таблички "Последнего адреса"
![](/picts/news/6_20200115141200SPb_6VO_17_d.jpg)
*** |
Книга памяти "Ленинградский мартиролог"
содержит сведения еще о двух репрессированных, проживавших в этом доме. Если кто-то из наших читателей хотел бы стать инициатором установки мемориального знака
кому-либо из этих репрессированных, необходимо прислать в «Последний адрес» соответствующую заявку. Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте. |