Москва, Петровка, 26
На карте На карте

| 15 марта 2020

История владений по адресу Петровка, 26, начинается с XVII века. Тогда этот кусок земли принадлежал князю Алексею Львову, который старался всячески его расширить, прикупая соседние участки. Тогда же здесь началось строительство усадьбы князя, которую в 1759 году он передал в дар своим дочерям. Впоследствии младшая из дочерей стала женой князя Сергея Одоевского, деда поэта-декабриста Александра Одоевского, который, в свою очередь, продолжал активно застраивать территорию. В XIX веке владельцы усадьбы несколько раз менялись, она подвергалась перестройкам и разрушениям, в частности, во время войны 1812 года.

В конце XIX века владения переходят в собственность Гермогена Петровича Лазарика, который начинает застраивать участок доходными домами по проектам архитектора Арсеньева. Именно в это время здесь возвели трехэтажное строение под номером 3. В 1881 году комплекс зданий принадлежал уже Кредитному обществу Москвы. В советские годы главный дом на Петровке, 26 вырос еще на два этажа.

По базам данных «Мемориала», как минимум 17 жильцов комплекса зданий на Петровке, 26 были расстреляны в годы репрессий 1930-х годов.

15 декабря 2019 года здесь была установлена мемориальная табличка с именем студента педагогического института иностранных языков (МГПИИЯ) Петра Михайловича Нотерзора, который жил в строении № 1. Сегодня мы установили еще два памятных знака «Последнего адреса».

Установка таблички памяти Я.М. Бельского-Биленкина отложена по просьбе заявительницы.


Самуил Моисеевич Дерчанский родился в 1899 году в Вильне (тогда Виленская губерния Российской империи) в семье торговца. Он получил среднее образование и к 18 годам увлекся революционными идеями, вступил в Коммунистическую рабочую партию Польши (КРПП). В феврале 1919 года была создана Литовско-Белорусская Советская Социалистическая Республика со столицей Вильно, но она просуществовала совсем недолго. Практически в это же время началась советско-польская война (1919-1921), и большую часть территории Литвы заняли польские войска. За поддержку РСФСР в этой войне КРПП была запрещена и перешла на нелегальное положение. Дерчанский был арестован поляками, просидел несколько дней под стражей, но его скоро освободили, не предъявив никаких обвинений. На исходе войны он выехал в РСФСР и поселился в Витебске, где работал секретным сотрудником Западного фронта.

С 1922 по 1923 год Самуил Моисеевич работал в Ярославском губкоме партии, в 1923-м поступил в Ленинградский коммунистический университет (так называемый комвуз), который окончил в 1926-м. Сразу по окончании вуза его направили на нелегальную партийную работу в Польшу, где он был секретарем Гродненского окружкома Коммунистической партии Польши, или КПП (в 1925 году партия сменила название).

В 1928 году Дерчанский был опять арестован, на сей раз польской охранной полицией Гродно, и осужден на шесть лет тюрьмы. Отсидев положенный срок, в 1934 году он вернулся в СССР по визе советского полпредства.

Почти сразу, в 1935-м, его исключили из ВКП(б) (год вступления установить не удалось) за «активную борьбу» с ЦК КПП и связь с братом-торговцем, который жил в буржуазной Литве. Связь состояла в том, что, пока Самуил сидел в тюрьме, брат ежемесячно посылал ему небольшие деньги на еду, а после возращения Дерчанского в СССР братья продолжали переписываться. «Активная борьба» с ЦК КПП заключалась в том, что в гродненской тюрьме Дерчанский написал несколько листовок, оспаривая выбранный руководством КПП день для голодовки, за что получил партийное взыскание. Кроме того, он принадлежал к правому крылу КПП, которое составляло большинство партии.

Дальнейшая партийная работа стала невозможна, и Дерчанский устроился зубным техником в Остоженскую зубную лечебницу. Однако 4 ноября 1937 года его вновь арестовали. К этому моменту уже началась так называемая польская операция, призванная очистить территорию СССР от «агентурной сети ПОВ» («Польская организация войскова» была создана в 1914 году Юзефом Пилсудским, в 1921 году была расформирована. Тем не менее, в годы Большого террора множество поляков были репрессированы по ложным обвинениям в принадлежности к ПОВ или связям с «членами» ПОВ), уже расстрелян бывший генеральный секретарь КПП Юлиан Ленский и многие другие деятели польского коммунистического движения и просто выходцы из Польши — в обстановке нарастающего международного напряжения Польша рассматривалась Советским Союзом как потенциальный противник номер один.

Самуила Моисеевича Дерчанского обвинили в шпионской деятельности и антисоветской агитации. «Антисоветская агитация», как становится ясно из протоколов допроса, заключалась в том, что, работая в зубопротезном институте, Дерчанский выражал недовольство маленькой зарплатой.

Приговор — расстрел, который и был приведен в исполнение 19 декабря 1937 года. Дерчанскому было 38 лет.

Когда начались реабилитационные процессы, в ходе проверки дела Дерчанского выяснилось не только то, что, кроме жалобы «на низкую зарплату», которая «не содержит в себе состава преступления, предусмотренного ст. 58-10 УК РСФСР», «других материалов, свидетельствующих о виновности Дерчанского, в его деле не имеется», но и то, что поданное «обвинительное заключение никем не подписано и не утверждено».

В 1956 году Самуил Моисеевич Дерчанский был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».

Документы следственного дела С.М. Дерчанского


Ованес Ервандович Гаспарян родился в 1907 году в Батуми в семье капитана дальнего плавания Ерванда Оганесовича Гаспаряна (1872–1946), героя греко-турецкой (1897 год) и Первой мировой войн, в первые годы советской власти запустившего судоходство на озере Севан.

Детские годы Ованеса (Оника) прошли в Батуми, где он окончил гимназию начальной и средней ступени. Мальчик с детства отличался наблюдательностью, острым умом и точностью суждений. Он рано научился читать и читал много и запоем, в том числе, «взрослые» книги отца и старшего брата Вазгена (Вазген Ервандович Гаспарян, 1905-1957, репрессирован в 1938 году, более 10 лет провел в лагерях). Оник хорошо успевал по всем школьным предметам, проявив математические способности, интерес и склонность к точным наукам – физике и химии.

Оник и Родители,1915 год

В 1921 году семья Гаспарянов переехала в Армению, в поселок Еленовка на берегу озера Севан (в 1935 году поселок был переименован в Севан, в 1961-м получил статус города). Перед Ервандом Гаспаряном стояла нелегкая задача создания флота и организации навигации на этом высокогорном озере. В Армении Ованес с отличием окончил девять классов школы, после чего решил уехать в Москву поступать в институт.

В 1926 году Ованес поступил на электропромышленный факультет Московского института народного хозяйства им. Г.В. Плеханова (МИНХ), который успешно окончил в 1931 году, получив профессию инженера-электрохимика. Два с половиной года он работал в техническом отделе Объединенного государственного политического управления при СНК СССР (ОГПУ), выполнял ответственную инженерную работу по проектированию завода, предназначенного для производства редкоземельного металла бериллия, крайне необходимого для растущей авиационной промышленности страны (радиосвязь).

Вера Павловна Фельдман-Гаспарян
с дочерью Майей, Подмосковье,
июль 1934г.

В конце весны 1933 года Ованес Гаспарян познакомился с выпускницей санитарно-профилактического факультета 1-го Московского медицинского института Верой Павловной Фельдман, и буквально месяц спустя они поженились. 1 мая 1934 года у молодых супругов родилась дочь Майя.

В неопубликованных воспоминаниях, которые Вера Павловна передала на хранение в библиотеку Сахаровского центра в Москве, есть описание Ованеса Гаспаряна – такого, каким она его увидела в момент знакомства: «Чуть выше среднего роста, с неправильными чертами лица, но с выразительными «восточными» глазами <…> он ходил он в военной форме, с устрашающими в то время малиновыми петлицами. Все это мне очень импонировало, я была им увлечена и поэтому охотно приняла его предложение <…> Оник был заботливым и внимательным мужем, и я считала себя счастливой в браке. Через год родилась дочь Майя, и он оказался хорошим отцом».

Несмотря на форму с «устрашающими» малиновыми петлицами, Ованес Гаспарян был сугубо гражданским человеком, одним из тех молодых, образованных, вдохновенных энтузиастов, которые увлеченно поднимали промышленность СССР в 1930-е годы прошлого века, работали для обеспечения экономической и военной мощи страны.

Снова из воспоминаний Веры Павловны: «Муж был очень увлечен своей работой, которой уделял много времени <…> Будучи беспартийным, Оник был очень «просоветским» человеком, непримиримым ко всякого рода критическим высказываниям в адрес правительства и нашего государственного строя, вплоть до того, что запрещал мне дружить с некоторыми моими приятельницами, которые ему казались «идеологически невыдержанными» и легкомысленными <…> Жили мы довольно замкнуто, изредка встречаясь с немногочисленными друзьями и изредка же бывая в кино, <…> но так в те годы жило большинство наших знакомых».

Ованес Гаспарян с матерью Зипюр,
женой Верой и младшей сестрой
Октавией, Подмосковье, август 1933 г.

Из семейных преданий известно, что Ованес был в быту неприхотлив (любимое блюдо – яичницу с луком и помидорами – он готовил себе на завтрак сам), но, как истинный армянин, считал, что «жена должна во всем слушаться мужа». С одобрения Оника Вера вскоре после рождения дочери, в сентябре 1934 года, начала работать врачом-лаборантом в Государственном контрольном институте сывороток и вакцин (ГКИСВ) им. Л. А. Тарасевича.

Летом 1935 года Ованес получил отдельную комнату в коммунальной квартире по адресу: Москва, ул. Петровка, д. 26, кв. 345. «Мы поселились на Петровке, считая для себя за счастье иметь такую комнату (27 кв. м.!) в самом центре Москвы, и нам тогда многие завидовали, так как большинство москвичей жили в худших условиях», - вспоминала много позже Вера Павловна. В этой комнате на Петровке Вера Павловна и Майя прожили почти 30 лет, до февраля 1964 года, когда дом был передан государственному учреждению, а все коммуналки расселены.

Как и многие молодые профессионалы того времени, Ованес быстро продвигался по карьерной лестнице. Сначала он руководил строительством спроектированного им Опытного металлургического завода категории «А» (ныне – Московский завод полиметаллов), затем вместе с группой талантливых химиков, инженеров и металлургов налаживал производство на заводе. В 1934 году завод выпустил первую партию солей бериллия, в 1935-м – впервые в Советском Союзе – там была получена металлическая сурьма.

К 30-ти годам Ованес Гаспарян становится главным инженером завода «Мосэлемент» (Московский элементный завод военной связи) Главного управления аккумуляторной промышленности Наркомата оборонной промышленности СССР. Завод был в те годы единственным в Советском Союзе предприятием, выпускавшим элементы питания – гальванические элементы и аккумуляторные батареи – для средств радиосвязи.

Собираясь в очередной раз навестить сына в Москве, капитан Гаспарян с нескрываемой отцовской гордостью так говорит о нем своим сослуживцам: «Кем работает сын? Он там маленький директор. Маленький директор большого завода».

Зимой и весной 1937 года Ованес активно и увлеченно работает, дополнительно учит английский – готовится принять участие в международном семинаре в Глазго. (Англо-русский словарь Ованеса с его карандашными пометками до сих пор бережно хранится в семье его внучки). Тогда же, весной 1937 года, он подает заявление о вступлении в ВКП(б). Но этим планам не суждено было сбыться.

Летом 1937 года Гаспаряны снимали дачу в подмосковной Малаховке. Из Армении к ним приехали погостить родители Оника с сестрой Октавией. Ованес и Вера каждое утро ездили на работу, оставляя дочку на попечение бабушки с дедушкой. Погода в то лето выдалась жаркая, и, как позднее вспоминали Вера Павловна и Октавия, они «много времени проводили на Малаховском озере и в парке рядом с ним, загорали и купались».

В начале августа 1937 года Ованес заболел и, чтобы не заразить близких, остался в московской комнате на Петровке. Оттуда его госпитализировали в инфекционное отделение больницы им. С.П. Боткина. «Оник тяжело заболел и лежал на Петровке примерно около недели, после чего вызванный консультант поставил диагноз «брюшной тиф», и больной был госпитализирован в Боткинскую больницу, - вспоминала позже его жена. - Когда его выносили на носилках из комнаты, я и представить себе не могла, что вижу его в последний раз. В больнице он лежал в одном из знаменитых «закрытых бараков», куда посетителей не пускали, и наше общение ограничивалось лишь записками. В больницу я ездила ежедневно, и, судя по сведениям, даваемым лечащим врачом, дело постепенно шло на поправку. Однажды, взобравшись на карниз окна палаты, я в противоположном конце ее мельком смогла увидеть его похудевшее, обросшее щетиной лицо. Он улыбнулся, и это было всё».

Ованес Ервандович был арестован 16 августа 1937 года прямо в палате Боткинской больницы. «Спустя несколько дней, вернувшись из больницы (он был еще там), я обнаружила, что дверь в комнату опечатана и, все еще ничего не подозревая, поехала к родителям на дачу. На следующий день <…> мы с мамой поехали в больницу, но Оника там уже не было. Там нас ждала машина с двумя сотрудниками этого зловещего ведомства, и нас повезли делать обыск сначала дома, а затем на даче», - вспоминает Вера Павловна.

В конце лета родители Ованеса, не дождавшись вестей о сыне и потеряв надежду на скорое его вызволение из тюрьмы («ведь это же какая-то ошибка!»), вернулись в Армению. Веру вскоре после ареста мужа исключили из комсомола (за то, что, «прожив с мужем четыре с половиной года, не смогла распознать в нем врага народа») и уволили с работы – институт занимался бактериологическими препаратами, а «неблагонадежным сотрудникам там было не место».

В конце сентября Вера вернулась с дачи в Москву, в разоренную после обыска комнату на Петровке, но, страшась собственного ареста, отправила трехлетнюю дочку жить к своим родителям в Лефортово.

Из воспоминаний Веры Павловны: «Жалея меня, директор института через райздравотдел устроил меня на работу школьным врачом в отдаленный тогда район Потылихи. И с этого времени началось мое существование (не жизнь!) в качестве отверженной и униженной, в качестве жены «врага народа»: лучшие друзья и некоторые родственники перестали со мной общаться, косо посматривали на меня соседи, очевидно ожидая, что и меня, по примеру многих подобных жен, тоже «возьмут». И только родители, мои дорогие родители, ничего не боясь, морально поддерживали меня, взяли к себе мою маленькую Майю. И только у них дома я чувствовала себя в относительной безопасности, тогда как у себя на Петровке я ежедневно ложилась спать с приготовленным чемоданчиком в ожидании «ночных гостей».

Но больше всего Веру, конечно, волновала судьба Ованеса. «Никаких сведений о нем я не имела, а то, что ежемесячно в Бутырках у меня принимали для него 50 рублей, свидетельствовало о том, что он еще находится там. Через пять месяцев денег у меня не взяли («не зачислен»), что указывало на то, что следствие закончено. В Военной коллегии Верховного суда прокурор объявил мне, что мой муж осужден «на 10 лет в дальние лагеря без права переписки» по статье 58 Уголовного кодекса, а затем, посмотрев на меня (было мне тогда 25 лет), посоветовал выходить замуж».

Это было в самом конце января 1938 года. Разговор с прокурором насторожил Веру Павловну, но в то же время дал надежду: если муж отправлен в лагеря, значит, он жив, и значит, он вернется! И Вера годами будет ждать какой-нибудь, хотя бы случайной, весточки из «дальних лагерей».

Вестей не будет. Прокурор сказал доверчивой и привлекательной молодой женщине неправду. В тот момент ее мужа уже не было на свете, и она уже была вдовой. Ованес Ервандович Гаспарян 25 января 1938 года был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. Чуть менее месяца Ованес не дожил до своего 31-летия.

Семья Ованеса Гаспаряна – жена Вера и дочь Майя – по невероятной и непонятной (но счастливой!!!) случайности уцелели. В 1941 году, во время наступления немцев на Москву, им пришлось эвакуироваться в Казань. Там Вера продолжала работать врачом, Майя в 1942 году пошла в первый класс. Летом 1943 года они вернулись в Москву. Никаких сведений об Ованесе по-прежнему не было. В начале 1944 года Вера Павловна обратилась в районный ЗАГС с официальным запросом о местонахождении мужа. В ответ она получила официальное свидетельство о смерти, где было указано, что Ованес Ервандович Гаспарян умер в 1943 году от «паралича сердца».

По окончании войны Вера Павловна вторично вышла замуж, поменяла фамилию. Однако она резко воспротивилась предложению второго мужа Марка Давидовича Брагинского удочерить Майю и дать ей ту же фамилию. «Отец может быть только один», - сказала, как отрезала.

В 1955 году Вере Павловне удалось выяснить судьбу первого мужа и добиться его посмертной реабилитации. В семье хранится документ того времени, который гласит: «Дело, по которому был осужден в 1938 г. ГАСПАРЯН О.Е., определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 29 октября 1955 года (№ 2414-37) прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления».

Вот что пишет Вера Павловна об этом в своих воспоминаниях: «Оказалось, что он был расстрелян в 1938 году. И несмотря на то, что со дня его ареста прошло 17 лет, это известие тогда настолько потрясло меня, что я длительное время сильно это переживала».

Гораздо позднее, в 1989 году, в ответ на официальный запрос, Вера Павловна и Майя Ованесовна добились возможности ознакомиться с материалами следственного дела Ованеса Гаспаряна, а также получили уведомление Военной коллегии Верховного суда о приговоре, вынесенном их мужу и отцу, дате его расстрела и последовавшей 13 лет спустя реабилитации. Из уведомления они узнали, что Ованес Ервандович был обвинен в том, что «являлся участником антисоветской, троцкистской, террористической и вредительской организации». В 1955 году прокуратура провела проверку, в результате которой было установлено, Ованес Ервандович «был осужден необоснованно по делу, сфальсифицированному работниками НКВД, применявшими незаконные методы следствия». Гаспарян в 1955 году был реабилитирован посмертно «за отсутствием состава преступления».

В 1992 году, благодаря активной деятельности «Мемориала», были рассекречены «сталинские списки», и стало известно, где именно был исполнен приговор в отношении Гаспаряна, и где он был захоронен.

Заявку на установку памятного знака Ованесу Ервандовичу Гаспаряну подала его правнучка Елена Коршунова, а его внучка Елена Шатунова написала приведенную выше заметку о нем.

Церемония установки табличек "Последнего адреса": фото,
видео - Самуил Моисеевич Дерчанский,
видео - Ованес Ервандович Гаспарян


Фото: Марина Бобрик
***
База данных «Мемориала» содержит сведения еще о четырнадцати репрессированных, проживавших в этом доме. Если кто-то из наших читателей хотел бы стать инициатором установки мемориального знака
кому-либо из этих репрессированных,
необходимо прислать в «Последний адрес» соответствующую заявку.
Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто
задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте.

Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.