Жилой пятиэтажный кирпичный дом № 5 по улице Академика Петровского – часть комплекса жилых домов, построенных в первой половине 1930-х годов по проекту голландского архитектора М.Г. Виссинга, в 1930 году переехавшего в СССР, для переселившихся в СССР деятелей международного коммунистического движения. Строительный кооператив получил название «Мировой Октябрь». В 1935 году к работе над комплексом присоединился советский архитектор Н.И. Рипинский, по проекту которого была на один этаж увеличена первоначальная высота здания.
В домах комплекса в основном жили иностранцы, приехавшие в СССР строить социализм. Многие из них были репрессированы. В июне 2018 года мы установили первые два памятных знака на этом доме. Сегодня здесь появилась третья табличка. Заявку подал сын репрессированного Юлиан Беттер. Он же написал текст об отце, который мы публикуем ниже.
Владислав Александрович Мущинский родился в 1894 году в Кракове. Мой отец был внебрачным сыном польской крестьянки Евы Серанкиевич, которая работала в Кракове домработницей. При рождении она дала сыну имя Павел. Поскольку внебрачный ребенок в те времена был позором, бабушка бежала в Вену, где и зарегистрировала сына. Краков тогда входил в состав Австрии.
В Вене было трудно с работой, и органы опеки отправили мальчика на воспитание в деревню, в крестьянскую семью. Позже бабушка вышла замуж за австрийца, владельца небольшой слесарной мастерской, и смогла забрать сына из деревни. Окончив семилетнею школу, он учился у отчима профессии. Однако отчим оказался пьяницей, и бабушка в конце концов от него ушла. Отец еще в детстве заболел туберкулезом, от которого потом не мог избавиться всю жизнь.
В Вене он работал на разных предприятиях слесарем. Стал членом польской секции Социал-демократической партии Австрии. После Октябрьской революции он вернулся в Польшу, где стал членом Коммунистической партии Польши (КПП). Партия работала в подполье. Со временем отец стал редактором коммунистической газеты. Поскольку компартия была запрещена, его арестовывали по нескольку раз в год, чисто профилактически, на короткие сроки.
Осенью 1923 года в Кракове началась забастовка рабочих, которая перешла в вооруженное восстание. Отец из-за болезни не участвовал в восстании, но все равно был арестован и приговорен к 10 годам тюрьмы. Рабочие по всей стране активно протестовали против репрессий в отношении участников восстания, и правительство Польши пошло на уступки: на этой волне отца амнистировали по болезни, взяв с него подписку, что он не будет заниматься коммунистической деятельностью.
Тем не менее отец продолжал свою подпольную партийную работу, которая стала еще опаснее. По работе он и познакомился с мамой, которая тоже была связана с коммунистическим движением. Моя мать, Генриетта Бергер, происходила из еврейской семьи, ее родители владели небольшим магазином. Брат матери и одна из ее сестер были сионистами, а моя мама и другая сестра – коммунистками.
В 1927 году партия направила отца в Берлин, где находилось партийное руководство. Мама ушла с фабрики, где фактически была помощницей хозяина, и поехала за отцом. В Берлине они поженились. Два года, которые они прожили там, были самыми счастливыми годами их жизни. Но отцу хотелось продолжать образование, и он попросил руководство партии послать его учиться в СССР.
В начале 1929 года он приехал в Москву, а несколько месяцев спустя к нему перебралась и мама. Поскольку настоящая фамилия отца значилась в полицейских списках как подлежащего аресту в случае продолжения подпольной деятельности, для эмиграции отцу выдали паспорт на другое имя. Очевидно, в этот момент он и превратился во Владислава Александровича Мущинского.
В Москве отец начал работать на ЗИЛе, но вскоре у него произошло обострение туберкулеза. Работу пришлось оставить, наступили тяжелые годы. Какое-то время отец получал пенсию по инвалидности. В 1932 году они с мамой ездили на Кавказ, пытаясь поправить здоровье отца, и из окон поезда увидели, что делается на Украине. Мама говорила: мы не могли понять, что происходит, и уже с того времени начали бояться.
Наконец Коминтерн все-таки направил отца учиться в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада имени Ю. Мархлевского, который он не окончил, поскольку в 1936 году университет расформировали. Последние два года отец работал редактором отдела писем в газете «Трибуна Радзиецка», которая выходила в Москве на польском языке. Он часто посещал Западную Украину и Белоруссию, где жило много поляков. Жить было трудно. Но, как говорила мама, они верили, что это временно, будет лучше. Однако чем дальше, тем становилось только хуже.
В 1936 году родители наконец получили одну комнату в доме № 16а по Выставочному переулку (теперь это улица Петровского, д. 5, строение 1). В 1935 году кооператив «Мировой Октябрь» построил здесь несколько домов, которые заселили в основном коммунистами из западных стран. «Воронки» НКВД, рассказывала мама, или «черные вороны», как их называли, не давали по ночам спать. За отцом пришли 30 августа 1937 года. Отец сказал маме: «Не беспокойся, это ошибка, скоро вернусь». Даже отказался взять теплое пальто. Хотя они оба понимали, что это неправда. Уже многие из круга польских политэмигрантов были арестованы. В дверях отец последний раз обратился к маме, уже по-немецки: «Герта, поезжай к маме». К маме – значит в Польшу. Каждый гражданин Советского Союза знал, что это немыслимо. Отец сказал так, чтобы утешить маму, ведь она была на шестом месяце беременности.
При обыске нашли мамин партбилет, родители были членами ВКП(б), хотя отца сразу после ареста исключили из партии. Офицер НКВД посмотрел на фотографию в мамином паспорте и спросил: вы тоже член партии? Мама сразу поняла: ее тоже посадят. 4 сентября ее арестовали. Как и многих других жителей домов в Выставочном переулке. В их доме расстреляли 26 человек. Если посмотреть на список квартир, уводили буквально из каждой.
Отца осудили по 58-й статье, якобы за принадлежность к контрреволюционной националистической шпионско-диверсионной организации ПОВ («Польская организация войскова» была создана в 1914 году Юзефом Пилсудским, в 1921 году была расформирована. Тем не менее, в годы Большого террора множество поляков были репрессированы по ложным обвинениям в принадлежности к ПОВ или связям с «членами» ПОВ. – прим. ред.). Его дело было объединено с делами других поляков-политэмигрантов, всего по нему проходило около 20 человек. Их обвинили, в частности, «в литературном вредительстве», поскольку многие, как и отец, работали в газетах (почти вся редакция газеты «Трибуна Радзиецка» была арестована). Они, по версии следствия, «искажали сущность национальной политики партии, пропагандировали шовинистические идеи, выпускали газеты с националистическими, иногда и явно фашистскими искажениями и оказывали широкую помощь руководству польского клуба в воспитании идейных националистических кадров». Кроме того, ПОВ якобы «готовила контрреволюционные повстанческие диверсионные кадры на случай войны Польши и СССР».
В декабре отцу вынесли приговор – расстрелять, приговор подписан Ежовым и генеральным прокурором СССР Вышинским.
Маму, беременную, судили по статье 58-7, (подозрение в шпионаже в пользу Польши) и приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Во время следствия она сидела в Бутырской тюрьме. Ее тоже сразу исключили из партии. Приговор вынесли в мае 1938 года, я к тому времени уже родился, и нас с мамой отправили в Ухтижемлаг на территории Коми. 15 января 1945 года мама освободилась, и мы уехали в Польшу.
В 1955 году отец был реабилитирован, мама – в 1956-м.
Церемония установки таблички "Последнего адреса": фото, видео
