Москва, Тверской бульвар, 10, строение 1

Здание под номером 10 по Тверскому бульвару построено архитектором К.М. Быковским по заказу Нижегородско-Самарского земельного банка в 1891 году. В 1909 году дом был реконструрован И.И. Рербергом, а затем надстроен в 1929 и в 1938 годах по проектам, выполненным архитекторами Н.Ф. Вишневским и Г.П. Воробьевым. Сейчас здание занимает информационное агентство ИТАР-ТАСС.

Согласно базам «Мемориала», два жителя этого дома в советские годы стали жертвами политических репрессий. Одному из них сегодня мы установили памятный знак.

Вениамин (Биньомен) Львович Зускин родился в 1899 году в городке Поневеже Ковенской губернии (ныне – литовский город Паневежис) в семье потомственного еврейского портного Лейбы Зускина. Евреи в это время составляли примерно половину из 12-тысячного населения города. Мальчик учился в хедере, затем поступил в реальное училище, но окончить его не успел, поскольку началась Первая мировая война.

В 1915 году население прифронтовой полосы было выселено в разные губернии России. Семья Зускиных оказалась в Пензе, где Вениамин продолжил учебу в реальном училище и, увлекшись театром, стал участвовать в любительских представлениях. Отец не считал это увлечение серьезным, и под его влиянием юноша в 1920 году поступил в Горный институт в Екатеринбурге. Там он стал членом еврейского драматического кружка и вскоре, увлеченный рассказами о десятках еврейских театральных студий в Москве, подал документы на перевод в Московский горный институт.

В 1921 году Зускин оказался в Москве и узнал, что идет набор в студию Государственного еврейского камерного театра (ГОСЕКТ), недавно переехавшего из Петербурга в Москву. Придя на просмотр, Вениамин вспомнил, как в детстве тайком от матери передразнивал своего деда, и на глазах приемной комиссии в считаные секунды превратился в старого еврейского портного. Этюд этот восхитил экзаменаторов, и молодой человек был зачислен в студию, а уже через три месяца и в труппу театра.

Здесь прошла вся его жизнь артиста, здесь он встретился с создателем театра режиссером Алексеем Грановским (Абрамом Азархом), постановщиком всех спектаклей, в которых Зускин сыграл свои первые роли. Но самой главной, определившей его жизнь, стала встреча с ведущим артистом театра Соломоном Михоэлсом – учителем, партнером и другом. Судьбы двух этих людей оказались неразрывно слиты в творческое и трагическое единство. С первого же спектакля театра в Москве, которым стал «Вечер Шолом-Алейхема», Михоэлс и Зускин выступали неповторимым дуэтом совершенно разных актерских индивидуальностей, оттенявших и дополнявших друг друга. В 1922 году Зускин сыграл главную роль Бобэ-Яхнэ (Бабы-Яги) в «Колдунье» А. Гольдфадена. Затем последовали роли Сендерл-Бабы в пьесе «Путешествие Вениамина III» Менделе Мойхер-Сфорима, свата Соловейчика в пьесе Гоцмаха «200 тысяч», в «Блуждающих звездах» по роману Шолом-Алейхема, свата Бадхена в пьесе Шнеера «Фрейлехс» и множество других ролей, принесших ему громкую славу. Особое место среди них занимает вошедшая в историю мирового театра роль шута в шекспировском «Короле Лире», где заглавную роль исполнял Михоэлс.

        

Идеологический диктат советской власти с годами усиливался, и режиссер Грановский был вынужден в угоду этим требованиям ставить довольно скучные, но «правильные» пьесы современных авторов, однако и эти постановки удавалось «вытянуть» за счет блистательного дуэта двух ведущих актеров. Немалую роль в успехе и популярности театра сыграло и то, что оформлением спектаклей занимались такие выдающиеся художники, как Марк Шагал, Роберт Фальк, Александр Тышлер.

В 1928 году ГОСЕТ отправился в длительную гастрольную поездку по странам Европы. Планировались гастроли и в США. Спектакли, сыгранные в Германии, Австрии, Франции, имели грандиозный успех и получали восторженные отзывы многих европейских знаменитостей, таких как Макс Рейнхардт, Бертольд Брехт, Лион Фейхтвангер, Томас Манн. После одного из спектаклей за кулисы к режиссеру и артистам пришел Зигмунд Фрейд.

Во всех рецензиях отмечалось блистательное мастерство ведущих актеров. «Истинным открытием является для нас Зускин. Рафинированная отточенность и наивность, мудрость и интуиция. У Зускина есть сцены, забыть которые невозможно <…> Зускин заставляет создаваемые им образы светиться особым светом <…> он скачет и веселится, как ребенок. Да будет благословен театр, у которого такие дети!», - говорилось в одной из них. Но среди этих восторженных отзывов были и такие, что вызывали гнев, раздражение и недовольство в Советском Союзе. «Самое прекрасное в Грановском то, что он, возможно, когда-нибудь уйдет из театра и предпримет нечто совсем другое. Будем надеяться, что он повременит с этим, но то, что он делает, и то, что он хочет сделать – драгоценно. И в этой революции он остается Грановским. Ни разу он не запятнал театр коммунистической фразой, как Керженцев и многие другие. Он не теоретизировал часами о коллективном искусстве, но в своем спектакле “Колдунья” создал нечто, что больше с этим связано, чем все (с добрыми намерениями, но очень неумно) попытки Пролеткульта», – писал, например, голландский журналист Нико Рост. Такого рода «комплименты» привели к требованию немедленно прекратить гастроли и вернуться на родину. Грановский, предчувствуя неприятности и надеясь на возможность успешной театральной работы за границей, решил не возвращаться в Советский Союз. Это решение спасло его от очень вероятной гибели, но и ожидаемого успеха он не добился: поработав некоторое время с Максом Рейнхардтом, он затем с ним поссорился, остался не у дел и умер в 1937 году, не дожив до 50 лет.

После возвращения театра в Москву его возглавил Соломон Михоэлс, сам осуществлявший постановку многих спектаклей, приглашавший других режиссеров, в том числе и Зускина, поставившего несколько успешных спектаклей. При этом актерский дуэт Михоэлса и Зускина продолжал развиваться, радовать и восхищать зрителей. Как писал критик Абрам Эфрос, «они воплощали две стороны национального характера: рядом с драматически приподнятыми и философски отстраненными героями Михоэлса шли неунывающие, земные, немного грустные и тоже одержимые мыслью о недостижимом персонажи Зускина». В неразделимом эмоциональном единстве этой актерской пары воплощалось то, что сказал Исаак Бабель в рассказе «Ди Грассо»: «…в исступлении благородной страсти больше справедливости и надежды, чем в безрадостных правилах мира».

С театральной работой Зускин совмещал и работу в кино. В предвоенные годы он снялся в нескольких фильмах: «Человек из местечка» (1930 год), «Граница» (1935 год), «Искатели счастья» (1936 год), и уже после окончания войны в фильме «Непокоренные» (1945 год).

Сразу после нападения Германии на Советский Союз для всех видных деятелей еврейской культуры началось время новой общественной ответственности. Власть ждала от них, да и сами они ощущали необходимость всеми силами оказывать поддержку своей воюющей стране и привлекать международную помощь, способную решить исход войны. Весной 1942 года с этой целью был учрежден Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), главой которого стал Михоэлс, а Зускин вошел в состав президиума комитета. С этого времени Михоэлс, обладавший большим общественным темпераментом, стал очень значимой политической фигурой, а Зускин продолжал оставаться артистом, человеком театра, художником и компенсировал свою недостаточную общественную активность напряженной творческой работой сначала в ташкентской эвакуации, где ГОСЕТ находился с конца 1941 до 1943 года, а затем снова в Москве.

В самом конце войны в ознаменовании победы был поставлен последний яркий спектакль театра - «Фрейлехс», созданный по мотивам еврейского музыкального фольклора. Это спектакль стал последним режиссерским триумфом Михоэлса, в котором блистал актерский талант Зускина. В 1947 году Москонцерт организовал поездку группы актеров театра в Вильнюс и Каунас, где артисты показывали отдельные сцены из знаменитых спектаклей ГОСЕТа. Это были последние гастроли в жизни Венимина Зускина.

Еще в годы войны и в первые послевоенные годы в Советском Союзе появились признаки подготавливаемой властями антисемитской кампании. К 1947 году они окончательно оформились в преследование так называемых «безродных космополитов» - деятелей культуры еврейской национальности, которых обвиняли в отсутствии патриотизма, поклонении перед Западом и националистической пропаганде. Сигналом к широкому развертыванию этой кампании стало зверское убийство Соломона Михоэлса, совершенное по прямому приказу Сталина 12 января 1948 года в Минске, куда Михоэлс поехал как член Комитета по делам искусств. Многие мемуаристы и свидетели этих событий вспоминают, что Михоэлс, будто предчувствуя свою скорую гибель, думал о том, кому передать театр, и говорил Вениамину Зускину, что только в нем видит своего преемника. Гибель наставника, старшего друга и постоянного творческого партнера стала для Зускина разрушительной трагедией. Он действительно вынужден был возглавить ГОСЕТ, который в это время испытывал тяжелейшее давление со стороны властей: было резко сокращено финансирование, уменьшилась и посещаемость, критика злобно ополчилась против театра, в конце концов был прекращен выпуск афиш и объявлений о спектаклях, и театр лишился полностью зрителя.

В 1948 году прозвучало еще одно грозное предупреждение о скорой беде: после смерти Михоэлса был ошельмован и расформирован Еврейский антифашистский комитет и начались аресты его членов и сотрудников. Одним из первых 24 декабря 1948 был схвачен Вениамин Зускин. Он был арестован в больнице, где проходил лечение по поводу тяжелого нервного истощения- врачи прописали ему лечебный сон, в состоянии которого он и был взят под стражу и доставлен на Лубянку. По мнению историка Геннадия Костырченко, «с помощью Зускина, который был личным другом Михоэлса, планировалось добыть, в первую очередь, сведения о связях покойного главы ЕАК в правительственных сферах и о его тайных там покровителях. Заодно Зускин должен был представить Московский еврейский театр как важнейший источник еврейского национализма. Было еще одно немаловажное обстоятельство, предопределившее первоочередность ареста этих двух людей (Зускина и Давида Гофштейна, поэта и члена ЕАК. - прим. ред.): МГБ не ожидало от них серьезного сопротивления следственному натиску. Предчувствуя начало массированных антиеврейских гонений, оба были морально сломлены страхом, и заставить их признать собственную мнимую вину, а также подтвердить ложные обвинения, выдвигавшиеся против ЕАК в целом, не составляло большого труда для мастеров фальсификаций на Лубянке…»

За арестом последовали годы избиений и издевательств в застенках МГБ, в результате которых доведенный до отчаяния и бессилия артист, как и его позже арестованные товарищи по несчастью, то давал признательные показания, то отказывался от них. В конце концов летом 1952 года состоялся процесс над деятелями ЕАК, в ходе которого практически все подсудимые отказались от данных под пытками показаний. Несмотря на это, 18 июля 1952 года 13 из 15 обвиняемых, в том числе и Вениамин Зускин, были приговорены к расстрелу по обвинению в «измене Родине». 12 августа 1952 года приговор был приведен в исполнение. Зускину было 53 года.

В 1949 году, уже после ареста Зускина, был закрыт ГОСЕТ – в его помещении на Малой Бронной разместился Театр Сатиры, а затем Театр на Малой Бронной.

После расстрела Зускина его жена, актриса театра Эда Соломоновна Берковская (1903-1959), и родившаяся в 1936 году дочь Алла, как и родственники других казненных, были отправлены в ссылку в Казахстан, откуда им позволено было вернуться в 1955 году. Тогда же, в ноябре 1955 года, были тайно, без публичного оглашения, реабилитированы Вениамин Зускин и другие расстрелянные 12 августа 1952 года. Дочь артиста, Алла Вениаминовна Зускина–Перельман, в 1975 году уехала  в Израиль. Она написала яркую и содержательную книгу о жизни и творчестве отца, назвав ее: «Путешествие Вениамина».

Фото церемонии установки памятной таблички "Последнего адреса": фото,
видео 1 - Вениамин Зускин, видео 2 - Михаил Шейнкер рассказывает о Вениамине Зускине,
видео 3 - Вспоминает внучка актёра ГОСЕТ Михаила Штеймана — Анна Яковлевна Фридлянд Метер