Дети жертв Большого террора

| The Village | Ольга Татарникова | 23 августа 2017

Что чувствуют и помнят те, кто добивается установки табличек в память о жертвах сталинских казней.


Если внимательней приглядеться к серому фасаду дома № 75 по улице Декабристов в Екатеринбурге, можно заметить металлическую табличку величиной с ладонь. На стальной поверхности выбита надпись: «Здесь был дом, где жил Сергей Павлович Сигов. Экономист. Родился в 1893, арестован в 1937, расстрелян в 1937, реабилитирован в 1956». На памятном знаке вырублен квадрат. Пустое окошко означает трагическое отсутствие. Самого человека нет — он вырван из жизни в годы Большого террора, начало которому дал указ НКВД, выпущенный 80 лет назад.

В течение года жертвами чекистов становились раскулаченные крестьяне, бывшие дворяне, священники, иностранцы и все, кого подозревали в связях с оппозиционерами. Людей арестовывали по ночам, а приговор выносила «тройка» — внесудебный орган НКВД. Приговоры были обвинительными; у арестантов не было ни адвокатов, ни права на пересмотр дела. Под пытками люди признавались в чем угодно и называли имена таких же невиновных, в отчаянии обличая их. За время репрессий в стране казнили около 700 тысяч человек, больше 20 тысяч — на Урале. The Village поговорил с родственниками жертв репрессий, арестованных при их жизни, которые увековечили память родных в лето 80-летия со дня начала Большого террора.

Последний адрес шестисот

Проект «Последний адрес» в память о жертвах репрессий запустила в 2014 году общественная организация «Мемориал». Три года назад журналист Сергей Пархоменко предложил увековечивать память о погибших табличками, устанавливая их на домах, где жили репрессированные накануне ареста. Разместить металлический знак в память о близком, погибшем в годы репрессий, может любой человек.

Для изготовления таблички нужно пройти ряд процедур: найти человека в базе данных, составленных по «Книгам памяти», оставить заявку, указать адрес дома, рассказать, что в доме располагается сейчас, а потом самостоятельно или с помощью активистов получить разрешение от собственников здания на установку. После, чтобы повесить табличку, заявитель оплачивает взнос в 4 тысячи рублей. По всей России установили уже 558 табличек, и девять из них находятся в Екатеринбурге.

«Свердловск — город раскулаченных переселенцев. Людей сюда привозили на строительство заводов и жилых домов. А потом по приказу НКВД № 00447 их заново собрали и расстреляли. Я считаю, что проходную Уральского завода транспортного машиностроения нужно сплошь облицевать табличками, чтобы люди помнили, какими силами был построен завод», — говорит координатор свердловского «Мемориала» Анна Пастухова.

Сергей, экономист и публицист

Последний адрес: улица Декабристов, 75

Марианна Вениаминовна перелистывает старую потрепанную книгу «Очерки по истории горнозаводской промышленности на Урале». Книгу написал ее дядя — Сергей Сигов, экономист, публицист, ученый. Сергей хотел издать еще одну книгу, о кустарной промышленности, но не успел. После ареста издатели выбросили рукопись.

Арест

В 1937 году на улице Степана Разина в Свердловске стояли пять небольших деревянных домов. Рядом с ними ночью 22 августа остановилась черная машина. Из нее вышли люди в серой форме и направились в дом, где жила семья Сиговых. Сотрудники НКВД до шести утра проводили обыск, а после отправили в тюрьму двоих: Сергея Сигова и его двоюродного брата Михаила. Михаила осудили на 10 лет, а Сергея расстреляли спустя два месяца после ареста.

Марианна Казберова, 82 года

племянница Сергея

«В год, когда арестовали дядю, мне было два. Старшая сестра вспоминала, как один из чекистов, молодой парень, во время обыска положил в карман серебряную сабельку дяди Сережи, висевшую на стене. Девочкой я стеснялась дяди: еще бы — враг народа, участник контрреволюционной эсеровско-террористическо-повстанческой организации. Мама скучала по брату, а я возмущалась: как так, он же был эсером. Для меня слово „эсер“ означало „маньяк-убийца“. Когда умер Сталин, я рыдала во весь голос.

Свое мнение я изменила только после института, тогда и стала допытываться, что же вправду произошло с Сергеем Павловичем. В семье почти не говорили о дяде Сереже, и избегали темы арестов. Вы не представляете, каким леденящим душу был этот страх. Мать писала в дневниках, как от нас отвернулись лучшие друзья, а знакомые на улицах делали вид, что не знают никаких Сиговых».


Во время допроса Сергей разозлился от несправедливости обвинений и кинул чернильницей в следователя. Его застрелили на месте


Чернильница

С институтом Марианне повезло — враг народа был ей не отцом, а дядей. Прямых наследников арестованных притесняли и отказывали при поступлении в университет. «Недавно я слушала по „Эху Москвы“ выступление политика. Он говорил, что Сталин был хорошим, что факт репрессий еще нужно доказать. Я не выдержала и выключила приемник. Войдите в любую семью: найдутся те, кто в ней пострадал во времена террора», — признается она.

Сергей Сигов действительно был эсером. Во время революции он агитировал за Учредительное собрание и выступал против террора. После войны ушел из политики, писал научные работы. В 44 года у него не было жены и детей: однажды он сделал предложение девушке, но та ему отказала. В деле Сигова фигурировали еще шесть обвиняемых. Во время допроса Сергей разозлился от несправедливости обвинений и кинул чернильницей в следователя. Его застрелили на месте.

О том, что Сергей был расстрелян во время допроса, мать Марианны узнать не успела. Она долго пыталась добиться свидания с братом — хотела передать теплые вещи для ссылки, просила, чтобы дали попрощаться с отцом, больным раком. Следователь Николаев смеялся женщине в лицо, когда она приходила с вещами и просила о встрече, — прекрасно зная, что Сергея уже нет.

Спустя почти 20 лет, в 1956 году, семья получила письмо о том, что Сергей Сигов погиб в лагере от воспаления легких. Правду родственники узнали в 1991 году, когда Марианна получила ответ из КГБ: был арестован, необоснованно обвинен и расстрелян в октябре 1937 года. Место захоронения неизвестно.

Адрес, которого нет

Марианна Вениаминовна любит слушать радио — оттуда и узнала о проекте «Последний адрес» летом 2016-го. Спустя год она пришла к зданию, что построили на месте снесенных домов Опытстроя, чтобы прикрепить знак памяти. «Я очень смущалась камер и фотоаппаратов. Но табличку нужно было повесить, чтобы восстановить справедливость. Да, в советское время погибло много людей, и даже у фронтовиков нет именных знаков на домах. Но наши родные погибли позорной смертью: их обливали грязью и стирали их имена. О них нужно помнить, чтобы не допустить такой жизни, какая выпала нашим родителям», — говорит женщина.

Алексей, простой служащий

Последний адрес: улица 8 Марта, 7

За пыльным стеклом стеллажа у Тамары Алексеевны висит фотография матери Зинаиды. На фото — молодая женщина с печальными глазами. Ее мужа, Алексея Андрияшина, арестовали в 1937 году по обвинению в подрыве государственности и халатности. Он якобы раздавал повстанцам (которых, как выяснилось после, и не существовало вовсе), оружие со склада Осоавиахима, где работал снабженцем. Из доказательств был только донос. Алексею было 46 лет, матери его троих детей — чуть больше тридцати.

Арест

Отца Тамары Алексеевны, служащего добровольного общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству, октябрьским днем взяли под стражу прямо на работе. О том, что кормилец арестован, семья узнала от людей, пришедших в комнату с обыском. «Все перевернули, а у нас брать нечего, только старые простыни», — вспоминает Тамара Алексеевна. В бедной коммуналке гости из НКВД нашли и забрали мамины золотые сережки-гвоздики, свадебный подарок.

Тамара Андрияшина, 86 лет

дочь Алексея

«Как только папу арестовали, маму сразу же уволили с работы. Мы жили вчетвером: я, мама, сестра и брат — в комнате на 18 квадратных метров, где постоянно текла крыша. Чтобы нас прокормить, мама пошла в соседние подъезды мыть полы и стирать одежду. Мне тогда было шесть лет, и я почти ничего не понимала — только видела, как мама плачет по ночам.

Папа был умным мужчиной, мама очень его любила. Она вышла замуж, когда ей было 19, а ему — около тридцати. Когда отца забрали, маме едва было за тридцать. К ней сватались мужчины, но ни одного она к себе не подпустила. Говорила, что ждет Алексея Ивановича. Она всегда обращалась к нему на вы.

Днем она брала кусок хлеба и сала (уж не знаю, где она их находила), и отправлялась в тюрьму, чтобы передать папе. Меня она брала с собой, и мы часами простаивали в очередях, чтобы протянуть в окошко еду. Охранники отвечали, мол, ничего, не сдохнут, но хлеб брали. Не знаю, что они с ним делали — может, сами ели.

Предатели Родины и враги народа жили в каждом подъезде нашего дома. Относились к нам соответствующе, а мы дружили и защищали друг друга. Я была хулиганкой и пацанкой: внутри столько обиды было, что я могла поколотить любого».


В нашем доме жили сплошные предатели Родины и враги народа. Относились к нам соответствующе, а мы дружили и защищали друг друга


Письма на папиросной бумаге

С момента ареста до вынесения приговора прошло шесть месяцев — за это время семья получила из тюрьмы два письма с обратным адресом: Свердловская тюрьма, камера 88. Первое Алексей написал на буро-коричневой шершавой бумаге вывернутого наизнанку пакета махорки: «Привет моей семье: Зине, Розочке, Киму, Тамаре. Желаю вам от всей души доброго здравия. Зина, поскорей добивайся свидания через начальника Свердловской тюрьмы».

Второе письмо принесли уже после приговора. Длинное послание Алексей Андрияшин оставил на восьми крошечных кусочках папиросной бумаги. В нем говорил, как неправдоподобен и смехотворен приговор, что обвинение ложное, и что судья не задал ему ни одного вопроса. Алексей просил жену отправить копию своего письма в органы и жаловаться на несправедливость. Зинаида слушалась мужа и писала жалобы, ответ на которые пришел спустя год: дело Андрияшина — пересмотреть, приговор — отменить. Незадолго до этого Алексей Андрияшин, если верить документам, умер от сердечной недостаточности в магаданском поселке Хатыннах.

Памятник с ладонь

Тамара Алексеевна никогда не сомневалась в невиновности отца. Окончила во время войны шесть классов, в 14 лет начала работать рассыльной — разносила пакеты и письма, а после устроилась телефонисткой. Там она прослужила до пенсии, а на пенсии основала и возглавила общественную организацию жертв политических репрессий Ленинского района Екатеринбурга.

В память о погибшем отце Тамара назвала своего сына Лешей. Когда сотрудники «Мемориала» предложили установить на доме по 8 Марта памятный знак, Алексей-младший отговаривал мать: мол, никому это не нужно. Жильцы и ТСЖ тоже поначалу были против — ссылались на то, что погибший ничем не отличился. Но когда на помощь пришли волонтеры организации, противники изменили свою позицию. Тихим воскресеньем, 30 июля, памятник размером с ладонь занял свое место.

Текст — Ольга Татарникова, фотографии — Сергей Потеряев.


Неправильно введен e-mail.
Заполните обязательные поля, ниже.
Нажимая кнопку «Отправить» вы даете согласие на обработку персональных данных и выражаете согласие с условиями Политики конфиденциальности.