Таблички «Последнего адреса» стали полем тихой борьбы для людей разных взглядов на историю. Одни анонимно на них жалуются или просто снимают. Другие тайно прикручивают самодельные копии туда, где исчезли оригиналы. Всё это происходит на фоне установки новых бюстов и памятников Сталину, Дзержинскому, ликвидации «Мемориала»* в России. Обсуждать Большой террор и советские репрессии в целом как будто уже не так безопасно. Мы решили поговорить с координатором «Последнего адреса» в Петербурге Евгенией Кулаковой о том, как живёт инициатива сейчас.
СПРАВКА
Проект «Последний адрес» появился в 2014 году в Москве. Его смысл — в сохранении памяти о людях, ставших жертвами политических репрессий в советское время. Для этого устанавливают маленькие таблички с именами тех, кто был расстрелян по политической статье (в первую очередь по ст. 58 УК СССР — «контрреволюционная деятельность»), а потом реабилитирован (признан полностью невиновным). Стальную пластину с именем, профессией, датами рождения, расстрела и реабилитации размещают на доме, где жил этот человек.
Перед установкой таблички организаторы договариваются с жильцами дома. Её стараются размещать таким образом, чтобы не возникло вопросов у комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры — например, в арке дома.
В Петербурге инициативная группа и первые таблички появились в 2015 году. Формального статуса у табличек «Последнего адреса» в городе нет.
На обочине городской жизни
Мы предложили Евгении Кулаковой выбрать для встречи адрес с табличками, который можно назвать знаковым для проекта. Местом встречи выбрали набережную Фонтанки, рядом с домом 129. Это Доходный дом Жданова, построенный в 1858 году. Здесь шесть табличек «Последнего адреса»: пять из них разместили весной 2015 года, ещё одну добавили в 2017 году. Они были одними из первых в городе.
- Иван Скоморохов — заместитель начальника коммерческого отдела чугунолитейного завода, член большевистской партии. Арестован 15 августа 1936, приговорён к 10 годам за подготовку террористического акта и отправлен на Соловки. В октябре 1937 особая тройка изменила меру наказания на расстрел. Ему было 40 лет. Реабилитирован (признан невиновным) в 1955 году.
- Ян Славинский — теплотехник в районном коммунальном отделе. Арестован 20 августа 1937 года за «измену Родине», расстрелян в сентябре 1937 года. Ему было 56 лет. Реабилитирован (признан невиновным) в 1989 году.
- Адольф Славинский — инженер в Ленинградском электротехническом институте, сын Яна Славинского. Арестован 2 сентября 1937, расстрелян за шпионаж и подготовку диверсий в декабре. Ему был 31 год. Его мать и сестру выслали в Узбекистан. Реабилитирован (признан невиновным) в 1989 году.
- Григорий Новолодский — инженер-плановик парка «Мехдор» Ленинградского военного округа, ездил на работу в Гатчину. Беспартийный, уроженец Бурятии. Арестован 7 октября 1937 года по обвинению в шпионаже, расстрелян в декабре. На тот момент ему было 39 лет. Реабилитирован (признан невиновным) в 1957 году.
- Яков Разгон — уроженец Беларуси, работал слесарем на заводе. Был членом партии большевиков. Арестован 1 ноября 1937, признан виновным в организации диверсий. Расстрелян в январе 1938 в возрасте 34 лет. Реабилитирован (признан невиновным) в 1959 году.
- Порфирий Аботнин — механик, работал в конструкторском бюро отдела изобретений Народного комиссариата обороны, беспартийный. Арестован 25 февраля 1937 года, а в декабре приговорён к расстрелу за шпионаж и организацию террористической деятельности. Ему было 39 лет. Реабилитирован (признан невиновным) в 1999 году.
Обращает на себя внимание, что на этом адресе таблички размещены высоко и для человека среднего роста нелегко рассмотреть их. Совсем рядом — несколько открытых мусорных баков. Можно сказать, это такая обочина повседневной городской жизни. И таблички здесь — как будто не место памяти, а напоминание.
Два скандала во время установки табличек за восемь лет
Евгения приехала на встречу на велосипеде, с набором для очистки табличек в сумке. Она протёрла их, с собой был растворитель для краски и отвёртка — чтоб можно было закрепить покрепче, если что. Поговорить мы отошли к реке.
— Вы сейчас протирали таблички раствором. А обычно волонтёры «Последнего адреса» за всеми табличками так следят? Есть система, по которой их с некой регулярностью очищают?
— Да, у нас есть система, которой мы стараемся придерживаться. Мы начали её выстраивать с первого года развития проекта в Питере. Сейчас мы дважды в год, весной и осенью, осматриваем все таблички — проводим инвентаризацию. В первый раз сделать это было легко: мы с другом на велике все адреса объехали за один день. А сейчас это растягивается на месяц или на сезон. В этом году осенняя инвентаризация ещё не началась: ждём, когда коллега вернётся из поездки. Это наш мотор в проверке табличек.
Поначалу мы их просто проверяли, но быстро поняли, что лучше брать с собой ещё какие-то средства, чтобы можно было почистить, что-то подкрутить.
— Сейчас в «Последнем адресе» в Петербурге есть сотрудники или всё держится на волонтёрских началах?
— В городе три сотрудника «Последнего адреса». Ни для кого из нас это не основная работа, но мы уделяем ей много времени и получаем небольшую зарплату. Сейчас волонтёры участвуют в инвентаризации и в некоторых других делах. Раньше ещё были волонтёры на согласование табличек, но сейчас нет. Это сложная работа — обходить дома, разговаривать с жильцами. Сейчас, насколько я знаю, на постоянной основе у нас нет волонтёров. Есть пул близких людей, которые готовы помогать.
Это с десяток человек, которым мы можем написать, и они отзываются на конкретную ситуацию.
— Мы находимся на одном из самых первых ваших адресов, набережная Фонтанки, 129. Как именно он был выбран, по чьей инициативе появились таблички?
— Этот адрес предложил участник нашей инициативной группы, один из создателей «Последнего адреса» в Петербурге Николай Иванов. У него в этом доме была мастерская.
Вообще с его энтузиазма всё началось: он узнал о проекте «Последний адрес» в Москве и захотел запустить такую же инициативу в нашем городе. Николай пришёл с этой идеей в «Мемориал»*, а я на тот момент работала там. Мы пообщались и решили вместе создать «Последний адрес» в Питере и продвигать его здесь.
На первом открытии, 22-23 марта 2015 года, было установлено 12 табличек на пяти адресах. Заявки на эти таблички подавали и родственники расстрелянных, и музейные работники, и просто местные жители. Мы проверяли данные о репрессированных с помощью базы «Мемориала»*, в особых случаях мог быть сделан запрос в ФСБ. Закончилось всё торжественной церемонией в музее Ахматовой, потому что две таблички из 12 были установлены там.
На Фонтанке, 129 мы установили тогда пять табличек расстрелянным, о которых у нас была информация из баз данных. Найти родственников этих людей нам тогда не удалось, мы просто согласовали всё с жильцами дома. А через полтора года нам сама написала женщина — родственница инженера Адольфа Славинского, которому посвящена одна из табличек. У него была сестра Ольга, так вот связалась с нами её внучка. Она попросила установить ещё одну табличку — отцу Ольги и Адольфа Яну Славинскому. Мы проверили информацию о нём и сделали это, так появилась шестая табличка на этом доме.
Подобные случаи бывают регулярно. Один раз такое было на Загородном, 24: мы вешали табличку по инициативе жильцов, с именем женщины — расстрелянной учительницы математики. Мы не нашли её родственников. Но они сами увидели анонс и пришли на открытие, мы были под большим впечатлением.
— Когда вешали первые таблички, как реагировали местные жители, не причастные к установке?
— Проблем с жильцами на первых адресах не было никаких. Наоборот бывали очень душевные открытия. Например, на Пушкинской, 19, где были самые первые заявки от жителей, в честь установки табличек накрыли стол, устроили чаепитие. В этом участвовал театр «Кукольный формат», который там находится.
За несколько лет работы «Последнего адреса» у нас было два случая, когда кто-то из местных жителей фактически срывал установку.
В 2016 году мы пытались повесить табличку ассирийцу Хане Барыкша на Маяковского, 4. В это время на улицу
вышли две женщины и стали возмущаться, что здесь лестница «не чинена», крыша течёт,
ещё много проблем. Говорят: «Сделайте сначала это, потом вешайте таблички». Они устроили скандал. Тогда мы табличку не повесили. Но повесили позже, зимой 2017, и она до сих пор там висит, никто на неё ни разу не покушался.
Второй случай был в конце февраля 2022, на Средней Подьяческой. Вышел местный житель. Говорят, что не очень трезв. Он стал возмущаться и даже вызвал полицию. Задержали нескольких человек (из-за пацифистской атрибутики на одежде — ред.). Установку табличек проводили мои коллеги, немолодые тётеньки, которые никогда с таким не сталкивались. Их самих забрали в отдел полиции. Увезли и пожилого волонтёра Михаила Сергеевича. На всех оформили штрафы. Они тогда решили, что ничего не будут обжаловать, потому что всё это очень неприятно. На этом доме мы так табличку и не установили. Мы хотим, но ещё не придумали, как это сделать, потому что очевидно, что есть один житель, который активно против.
Кто и почему снимает таблички
— Здесь, на Фонтанке, 129, я обратила внимание, что таблички расположены очень высоко. Специально ли их вешали так, чтобы было сложно снять?
— Это разные подходы — скажем так. В Москве коллеги выбрали определённую высоту и всегда ориентируются на неё. А мы действуем по обстоятельствам: иногда от фасада сильно зависит. Пластины на этом доме были первыми в нашем проекте, и мы тогда не очень понимали, как их лучше вешать. И, видимо, да, ещё боялись, чтобы их не повредили. Но скоро стало понятно, что если кто-то захочет повредить табличку, то высота не помешает этому. А вот читать имена — помешает. Поэтому сейчас мы стараемся вешать на уровне глаз человека среднего роста.
— Случаи снятия, о которых вам известно — сколько их было с 2015 года?
— Большую часть табличек никто не трогает. Всего мы установили 434 таблички на 243 домах. За восемь лет было снято 45 табличек по 25 адресам. Статистика изменилась в конце августа, когда управляющая компания дома на Лесном, 61, демонтировала сразу 34 таблички после анонимной жалобы. Получается, 79 памятных знаков сняли на 26 адресах.
Происходит это по разным причинам. Некоторые адреса мы называем безнадёжными. Это бывает, когда выступает против совет дома, такое случается и уже после установки. У нас были случаи, когда нам дали письменное согласие, с печатью, а потом передумали. Или бывает, что неизвестные настойчиво снимают таблички на определённом адресе.
Есть и такие дома, где мы знаем, что идёт ремонт фасада, а сама табличка находится у нас или у кого-то из жителей. Мы понимаем, что она, скорее всего, вернётся.
— Когда совет дома против — почему, чем они это объясняют?
— Например, такое у нас было на Васильевском острове. 17-я линия, 70. Мы хотели установить табличку с именем Антона Аджяна, востоковеда, сотрудника Эрмитажа. В совете дома сначала дали нам своё согласие, поставили печать, а потом у них был капитальный ремонт фасада, и после него они передумали.
Бывают отказы и сразу, на этапе согласования. Например, рядом с метро «Чернышевская», на Кирочной 32-34, есть большой зелёный дом. На нём вообще никаких вывесок нет, даже все магазины в окнах только вывески делают. Люди, отвечающие за этот дом, не против нашего проекта, а против того, чтобы в принципе что-либо вешали на их прекрасный фасад.
Есть случаи, когда мы пытались выйти на совет дома, никто не проявлялся, а после установки начинались проблемы. Например, на Петроградской стороне было такое, что коллеги сначала разложили предложение по почтовым ящикам, потом обходили квартиры, общались с людьми. На совет дома выйти не удалось, табличку повесили — и выяснилось, что председательница категорически против. Такая же была история на Тверской, 12, где пытались повесить табличку деду журналиста Кирилла Набутова. Сначала мы разместили её, и всё было хорошо, а через какое-то время пришлось снять.
Дом специалистов: надежда есть
— На Лесном, 61 вы планируете вернуть таблички? Ведутся переговоры по этому дому?
— Мы, конечно, очень хотим. Мне хочется отметить, что история с Лесным — она очень печальная, потому что таблички сняли, но не однозначно мрачная для меня, потому что мы столкнулись с большой поддержкой жителей. После демонтажа табличек люди проводили собрания, повесили на этом месте цветы, бумажный список, самодельную табличку. Управляющая компания, которая сняла пластины, сделала это по распоряжению районной администрации. А в администрацию пришла анонимная жалоба с платформы «Наш Санкт-Петербург». УК выполнила поручение, но вообще-то сотрудники не против табличек.
Они и сами нам говорят: «Кому же помешали эти таблички?»
В этом смысле есть надежда, что их получится вернуть. Но всё упирается в то, что управляющая компания хочет получить какой-нибудь документ, согласование с органами власти. По опыту работы с другими адресами мы убедились, что это бесполезно. Мы пытались согласовать многие другие адреса, установку табличек на домах-памятниках — обращались в КГИОП и комитет по печати (он вывески согласует). Они нам говорили, что это не их зона ответственности, потому что наша табличка — это и не вывеска, и не мемориальная доска. Мы перестали им писать, потому что это бессмысленно, и мы сами считаем, что это действительно не мемориальная доска, достаточно согласия собственников.
По поводу ситуации на Лесном в КГИОП уже обратилась сама управляющая компания. Мы тоже это сделаем, но надежд на согласование лично у меня нет. Посмотрим, как будет.
На рубеже 2018 — 2019 годов был подъем активности у администрации Петербурга: они вели с нами переговоры. Комитет по культуре и юридический комитет писали нам, что необходимо разработать регламент для табличек «Последнего адреса», так как сейчас они ни под что не подходят. Но прошло несколько лет, и ни о каком регламенте нам не известно.
— На этом доме было размещено 34 таблички. Обычно табличек «Последнего адреса» на зданиях меньше — одна-две. Почему здесь так много?
— Дом сам по себе такой, что в нём было много репрессированных. Он большой, и его называли Домом специалистов: в нём выдавали квартиры высокопоставленным заводским инженерам, советской элите. Государственный террор не был направлен исключительно против них, но многие люди из этой категории пострадали. Некоторые жильцы вместе проходили по групповому делу на одном заводе. Всего мы знаем, что там 39 человек было арестовано и расстреляно, либо умерло в лагере. Но в нашей базе упомянуты только те, кто был расстрелян в годы Большого террора. То есть, скорее всего, репрессированных было ещё больше.
Люди боятся открывать дверь для переговоров, но «Последний адрес» развивается
— Есть ли районы или адреса, которые вы считаете проблемными? По количеству сложных ситуаций.
— Я бы не сказала, что есть проблемные районы. У нас есть какой-то такой участок на Васильевском острове, там несколько линий рядом, где таблички кто-то снимает. Это, может быть, пять адресов. Мы на них вешаем дубликат — и он снова пропадает. Видимо, там рядом кто-то живёт, кому они не нравятся и кто умеет пользоваться отвёрткой.
— Планируете сейчас установку новых табличек?
— Да. В октябре будет установка на Измайловском проспекте — несколько табличек по заявкам родственников. Одна из заявок — на писателя Григория Белых, он один из авторов «Республики ШКИД». Одна литературовед попросила табличку ему повесить.
— Если прохожий увидел табличку и хочет узнать больше о человеке, чьё имя написано, где искать информацию?
— Про каждого человека мы на сайте размещаем статью. Сейчас перед каждой установкой мы стараемся максимально подробную информацию собрать. Особенно если это человек неизвестный. Сайт не очень удобный, но в принципе там всё есть. Можно искать по городам, по фамилиям. Есть также карта, на которую нанесены все таблички с основной информацией о расстрелянных.
— Как стать волонтёром «Последнего адреса»?
— Можно заполнять форму обратной связи на сайте или писать на электронный адрес. Координатор читает письма, и всё, что касается Питера, присылают нам.
— Ликвидация «Мемориала»*, кампания против него оказали какое-то влияние на «Последний адрес»?
— В некоторой степени оказали влияние. Например, Александр С. в своей жалобе на таблички на Лесном, 61 сплёл всё вместе. Хотя «Последний адрес» и «Мемориал»* — независимые друг от друга организации. Да, «Последний адрес» пользуется базами, архивами «Мемориала»*. Одно время я работала в «Мемориале»*. Но сейчас юридически мы не связаны.
Некоторые люди спрашивают: «А что, вас ещё не закрыли? Ведь "Мемориал"* ликвидирован». Но я бы не сказала, что это связано напрямую.
Общая атмосфера влияет. Не может быть такого, что «Последний адрес» неуязвимо продолжает работать, когда вообще информация на тему государственного террора сжимается, об этом становится менее удобно говорить, иногда опасно. Конечно, на «Последнем адресе» это отражается. На переговорах становится сложнее. Люди боятся пускать к себе в дом посторонних.
Иногда говорят: «Да, мы согласны, но подписывать ничего не будем».
Не завидую коллегам, которые этим занимаются. Это очень сложная работа, но интересная по-своему.
Я очень признательна за внимание к нашему проекту. Но жаль, что истории, когда табличку снимают, случается какой-то скандал, привлекают значительно больше внимания, чем постоянная работа. Понятно, почему, но хочется обратить внимание: про Петербург точно нельзя сказать, что таблички снимают повально. Подавляющее число табличек «Последнего адреса» как висели, так и висят, и я надеюсь, так и будет.
*Международное историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество «Мемориал» признано в России иностранным агентом и ликвидировано в стране по решению суда.